Набеги на Париж. Часть 2.

Набег второй.

Париж!… После этого слова хочется поставить восклицательный знак и сделать долгую паузу, чтобы наполнить его содержанием, соответствующим моменту, настроению, времени. Относиться к нему, как просто к городу, месту на земле, невозможно. С таким настроением мы встретили сообщение, что можно купить недорогую однодневную путевку в Париж. Почему бы нет? От нас до Парижа немногим больше четырех часов езды. А когда нам позвонили из туристического бюро и спросили, не согласимся ли мы любезно за те же деньги переночевать, позавтракать и провести в Париже еще полдня, мы сочли это либо подарком судьбы, либо авантюрой. Оказалось, не авантюра. Просто добротная немецкая фирма запланировала на один день две поездки — однодневную и двухдневную, но ни туда, ни сюда в этот межсезонный период не набрали народу. Поэтому они объединили людей в один автобус, улучшив условия тем, кто хотел поехать на один день (ухудшить условия другим они не могли). Репутация стоит денег. А нам — настоящий подарок.

Главной задачей было посещение Лувра и, если удастся, центра Помпиду. Последний закрывается позже других музеев. Доехали без приключений, разместились в гостинице на окраине, но около метро, что давало определенную свободу маневра. Гостиница — некая железобетонная резервация для паломников с камерами одиночками или на двоих. Далее наш шофер, он же гид, он же организатор поездки, немец средних лет, с усами a`la кайзер Вильгельм, повез нас в центр Парижа. Даже непосвященному было очевидно, что творится что-то несусветное. Всюду полиция. Пробки. Улицы перекрыты. Толпы народа куда-то неудержимо стремятся. Уж не хотят ли они снова взять Бастилию, подзабыв, что они ее уже разрушили? Или где-то снова показательно рубят головы? Так или иначе, наш «кайзер Вильгельм» высадил нас около авеню Великой Армии, не сумев довезти до Триумфальной Арки. Мы смешались толпой, которая увлекала нас в нужном направлении, но чрезвычайно медленно. В процессе движения мы поняли, что тут сегодня не вершатся судьбы мира, а просто происходит встреча Нового года по восточному календарю. Демонстрация по многолюдности и ликованию подстать советским в эпоху культа личности. В центре двигались транспортные средства с драконами, рыбами, барабанщиками. Все остальное пространство улиц было занято толпой. Любопытные наблюдали с балконов, из окон, висели на знаменитых дверных и оконных чугунных решетках, деревьях, стояли на скамейках и любых возвышениях. Если бы это было в Пекине или Сеуле, это было бы прелестно, но в Париже…

Отзываясь неодобрительно о французской толерантности, мы пробирались в заданном направлении, иногда сворачивая в боковые улицы в надежде ускорить движение и избежать потери сил в толкучке. К тому же мы боялись потерять друг друга, а нас было четверо, поэтому наше поступательное движение сопровождалось утомительным вращением голов. Шествие замкнулось на площади Согласия, где на сей раз, обошлось без гильотины. Через Тюильри мы шли вполне свободно.

В Лувре были за полтора часа до закрытия. Помучившись на нервной почве с лифтами, которые везут только на первый этаж, мы нашли все же тот, что добирается до второго. Там живопись от своего начала до 19 века. Что смотреть в условиях дефицита времени? Остановились на французах. Как известно, последние не переносят употребление никаких других языков, кроме французского, поэтому прочтение только фамилии художника и идентификация ее с русским написанием, занимает время, зато создает маленькую радость узнавания. На восприятие сюжета, стиля, места работы и автора, если не в истории искусства, то хотя бы в своем сознании, уже не хватало сил. К тому же висел роковой вопрос о более раннем закрытии гардероба, чем всего музея. Умные люди спокойно ходили по залам в пальто. Обошли, я не осмеливаюсь сказать, что осмотрели, французов. После чего заработала громкоговорящая связь на непонятном французском, возвещающая достаточно понятное содержание: музей закрывается. Обратно прошли через античный Рим. Венера Милосская, с устрашающими трещинам в нижней части и щербинами на торсе, безусловно, хороша, хотя и знакома, как ничто другое. Многочисленные бесполые статичные и динамичные фигуры. Головы на высоких постаментах. Римские копии с греческих оригиналов. До греческих подлинников не добрались. И вообще, до чего мы добрались? «…Ну а мне соленой пеной по губам». Могу сказать осознанно о новострое Лувра — пирамиде и минус первом этаже, обширном помещении под пирамидой, площадью и зданием. Прекрасное инженерное решение, включающее исторические фундаменты, оформленное со вкусом и тактом. Видимо, это послужило образцом для оформления подземного Охотного ряда в Москве.

Центр Помпиду.

Продолжением программы был Центр Помпиду. По уже темной улице Риволи и Севастопольскому бульвару дошли до этого странного сооружения с «кишками наружу». Возможно, оно послужило прототипом Аахенскому Клиникуму, главной больнице и исследовательскому центру и, наверно, не только ему. Когда так выглядят промышленные сооружения, где все функционально, это понятно. Подозреваю, что здесь о функциональности речь не идет, а использована индустриальная эстетика, конечно, очень характерная для современного искусства и для двадцатого века в целом. Утверждают, что Равелю стук молота на металлообрабатывающем заводе навеял его «Болеро».

Внутри Центра расположен многоэтажный холл с огромной напольной картой мира в цилиндрической проекции, кафе и службами. Здесь есть библиотека, кино, выставки и только один этаж занят основной экспозицией. Выставка нас не привлекла абсолютной неизвестностью для нас авторов и подозрительным отношением к свежеиспеченным произведением искусства. В основной экспозиции значатся Матисс, Пикассо, Брак, Кандинский, Миро, Эрнст, Поллок. Это интересно. На осмотр оставался час, но как-то не ощущалось сил и способности напрячься для обозрения этих непростых вещей. Не отошли от фиаско в Лувре. Нового не хотелось. Поэтому, посовещавшись, пошли по ночному нарядному, иллюминированному Парижу, мимо Отель-де-Виль, Лувра, Вандомской площади, Большого и Малого дворцов, по Елисейским полям к Триумфальной арке. От дневной вакханалии не осталось и следа. Слева сопровождал нас красный силуэт Эйфелевой башни и молодой месяц. Здесь на этой широте он не вертикальный, как у нас, а почти горизонтальный, подобный пиале. На авеню Клебер нас подобрал наш «кайзер Вильгельм» в автобусе. Наконец, удалось упасть в кресло и поехать в свою резервацию.

В девять утра, после завтрака, как запланировано, экскурсия по городу. Ее маршрут составлен вполне рационально. Через Монмартр, мимо площади Пигаль к Дефансу. Еще раз ощутила, что его архитектура — это не мое. «Небоскребы, небоскребы, а я маленький такой». Нарушена привычная соразмерность. Видимо, здесь надо родиться. Назад в центр, к Гран Опера, к Сите, остановка у Нотр Дам, мимо Латинского квартала, Пантеона, к Дому Инвалидов, Эйфелевой башне, Трокадеро. Кроме этих пышных сооружений со звучными и всемирно известными названиями, прелестные улицы, бульвары, дома с ажурными балконными решетками и решетками около окон, жалюзи, маркизы. Все светло, изысканно, просто, солнечно. Кажется, солнце — неотъемлемая часть Парижа. Все заведения закрыты. Город пуст, но весел, как маленький ребенок, который проснулся, но еще не хочет вставать. Наш немец вполне квалифицированно ведет экскурсию, немногословно, что хорошо для нас, без больших подробностей, но не без оценок вечных антагонистов — французов и немцев. В начале двенадцатого нас высадили у Триумфальной Арки для еще трехчасового самостоятельного странствия.

Далее по авеню Марсель к Сене. Около Сены маленькая площадь де ля Альма, где, как и на многих площадях Парижа, сходятся семь улиц. Радиальная планировка очень характерна для Парижа. На площади Звезды (теперь де Голля) сходятся двенадцать улиц. К площади Республики устремляются шестнадцать подъездов. Так что наши питерские Пять углов — почти повсеместность, о которой не стоит и упоминать. Итак, на площади де ла Альма, с краю, около домов находится памятник Черчиллю. Мы его знаем по частому воспроизведению. Подобный этому памятник, есть в Лондоне. Бульдогообразная фигура, без шеи, устремлена вперед, сокрушая все, что может помешать на пути. По набережной вверх по Сене расположены многоэтажные жилые дома с прелестными элементами Арт нуво — форма окон, дверей, решетки, витражные стекла.

После нарядного моста Александра III прошли кусок набережной около реки. Сена сильно отличается от той, что мы видели в прошлый приезд. Только что прошло наводнение, причинившее изрядное беспокойства горожанам. Хотя уровень снизился и нижние террасы набережных сухие, навершия быков мостов выступают над водой всего на какие-то полметра. Фермы мостов свободны, но судоходство из-за высокого уровня невозможно. Вода мутная, скорости течения большие, река беспокойна.

Снова ощутили французскую толерантность. На небольшом расстоянии друг от друга стоят памятники армянам, оказавшим сопротивление турецкому геноциду в 1915 году, Симону Боливару, испанскому южноамериканцу, королю Альберту 1, бельгийцу и одному из наполеоновских генералов (забыла какому).

Собор Св.Мадлен.

Мимо Луксорского обелиска повернули к церкви св. Мадлен. Ее архитектура резко выпадает из традиционного церковного строительства. Воздвигнутая по велению Наполеона, в стиле греческого храма с высоким подиумом, колоннадой, фронтоном, украшенным многофигурным фризом, она без окон и имеет единственную дверь. Для освещения в коньке двухскатной крыши сделаны застекленные люки. Внутри церковь очень нарядна. Аркады, хоры и прекрасные мраморные скульптуры, две у входа и в алтаре — вознесение Марии Магдалины. Шла служба с хором, органом, было много народа.

В ближайшей перспективе видна церковь св. Августина, импозантная, с высоким куполом. Около нее Орлеанская Дева, на коне, с мечом, худенькая и изящная. Отличается от той, что стоит, золотая, около Тюильри. По бульвару Хауссманна замыкаем круг. Памятник барону Хауссману, он же, барон Османн, как его называют в нашей литературе, стоит неподалеку. Этот барон во времена Наполеона III реконструировал Париж, изведя старые постройки, спрямив и расширив улицы и придав ему современный вид. До сих пор кто-то поносит Османна, кто-то превозносит. Воистину, не ошибается тот, кто ничего не делает. На этом же бульваре находится памятник Бальзаку. Не тот, роденовский, который мы хорошо знаем, угловатый, гротескный, а другой, мраморный, очень красивый, в стиле Арт нуво, с мягким переходом одних линий в другие. На постаменте годы жизни. А ведь прожил всего 51 год.

На Елисейских Полях уже многолюдно. Проснулись. Вышли себя показать и других посмотреть, а нам пора восвояси.

В экспедиционной молодости была популярной песня: «Ну что ж, мой друг, свистишь?/ Не надо про Париж / Ты посмотри, вокруг тебя тайга…/ Монмартры у костра/ Сегодня, как вчера/ Отсюда никуда не убежишь…/. Так случилось, что убежала. Про Париж уже можно. Лувр, по прежнему, почти белое пятно. Центр Помпиду тоже. Нет, нужно снова съездить в Париж.

Продолжение следует…

Маргарита Рупперт.