Кругосветка

От редактора. 

Мы продолжаем публикацию отдельных глав книги Владимира Пудова «Впечатления прожитой жизни«. Ранее вы могли не только познакомиться с Галапагосами и атоллом Фунафути, побывать на островах Раротонга и Святая Елена, но и подняться в горы… Сегодня вашему вниманию предлагается очерк «Кругосветка«.

О ракушках и не только.

Не так давно умер Андрей Сергеевич Монин. Время забирает своих. И с этим ничего не поделаешь. Слезы на глазах. Это не просто человек. Это выдающийся геофизик, математик, океанолог. Это человек с Мировым именем. Его 2-х томная монография “Статистическая гидродинамика”, написанная в соавторстве с Ягломом, переведена на все основные языки мира. По ней учатся и учат во всех Университетах мира. Но, как не парадоксально, у нас с ним были общие интересы в жизни, объединяющие нас. Это ракушки.

Раковины тропических морей

Помню, как мы, сидя на палубе перед открытым ящиком с раковинами у меня в каюте, любовались и обсуждали эволюцию жизни в Природе. С какой жадностью, в хорошем смысле этого слова, он ожидал мое появление на борту судна, после очередного заныра на каком-нибудь атолле или острове! Сбросив рюкзак с морскими дарами, я шел в душ  к пресной воде, а  выйдя из него, я видел одну и ту же картину – Андрей Сергеевич сидит на корточках на палубе у меня в каюте, у моего рюкзака и сладострастно перебирает еще грязные живые моллюски, любуясь их великолепными раковинами. Да, это было прекрасное время! Среди коллекционеров раковин  в СССР были четыре — пять ведущих. Это, конечно же, Федорей, директор Дальневосточного Института Гидрометеорологии, это Андрей Сергеевич Монин,  это Лева Москалев, Константин Гайденко  и др.

Гайденко Константин Николаевич — это слепой, выдающийся человек, я стою на коленях перед ним. Он с женой приезжал к нам в Протву. Он потерял зрение во время войны, собрал самую крупную в Москве коллекцию экзотических раковин. Он собирал их по переписке. Жена, его верная умная женщина, рылась в определителях и квалифицировала раковины. Я не помню, чтобы она ошиблась, хоть раз. Для правильного определения вида нужно перелопатить тысячи страниц книжек-определителей! Константин Николаевич на ощупь определял вид раковины и никогда не ошибался. Уму непостижимо. А мы, Монин, Москалев и я часто встречались у него на квартире. Его квартира, на Профсоюзной, была тихой и красивой пристанью для всех нас. Там среди прекрасной коллекции ракушек мы отдыхали душой и общались.

При этом, не было никакого чинопочитания. Это позже, я стал понимать, с кем мне повезло в жизни общаться. А тогда Андрей Сергеевич был для меня как умный и азартный коллекционер ракушек. Это были те бесконечно увлеченные люди. Я полагаю, именно такие люди формировали идеологию жизни страны…

Так вот. Кругосветка. Выход из Калининграда, приход во Владивосток через Атлантику, Панамский канал и Тихий океан. Между этими событиями двадцать три высадки на острова Полинезии и Микронезии, заходы в крупнейшие порты мира. Андрей Сергеевич Монин организовал эту экспедицию специально для своего учителя – Андрея Николаевича Колмогорова. Это была первая экспедиция с участием такого выдающегося человека. Позже была еще одна. Я благодарю Судьбу за такое соприкосновение с Великим человеком.

Я благодарен ему еще и за его бездарные лекции. Как лектор он был не силен, его часто, что называется “заносило” и, увлекаясь, уходил от темы. Тем не менее, в течение экспедиции он сумел вложить в наши тусклые головы  теорию мелкомасштабной турбулентности и элементы теории вероятности…

Помню, как Андрей Николаевич стоял за моей спиной, нервно и напряженно переминаясь, в нетерпении с ноги на ногу, ждал картинку профиля температуры опускающегося в это время нашего зонда. Тогда, еще не окунувшийся  в научную жизнь, я, от безделья, решил показать, как дышит океан. Зонд, созданию которого были посвящены годы моей блуждающей жизни в Москве, выдавал на осциллограф и компьютер “Минск — 22” профили температуры и электропроводности. Взяв ежечасные профили суточной станции, я распечатал их на принтере ”Минска”. Распечатки отснял на свою 8-мм кинокамеру  “Кварц-2” (!). Закольцевал пленку и получился прекрасный мультик. Воочию была видна жизнь термоклина. Было видно, как дышит океан, как меняется глубина квазиоднородного слоя, внутренние волны.  Когда показал этот фильм Андрею Николаевичу, реакция была для меня потрясающе неожиданной. Он сказал, что это прорыв в методике познания океана! Вероятно, это была его шутка. Тем не менее, уже Андрей Сергеевич Монин попросил продемонстрировать на научном семинаре этот мультик, а он  сам комментировал то, что мелькало на экране. Ладно, я отвлекся. I am sorry.

Атолл Фаннинг.

Если циркулем провести пару окружностей одну в другой, а в полученном  кольце сделать маленький вырез шириной порядка  десятка градусов, то это будет канал, соединяющий лагуну с океаном. А кольцо будет сушей. Она возвышается над поверхностью океана всего на каких-то пару метров. Суша это сверкающий на солнце белый коралловый песок. По всей окружности  атолла натыкано бесчисленное количество высоких, до 20 метров, кокосовых пальм. Это весьма опасные для жизни человека пальмы. Они, без предупреждения или каких-то прогностических признаков сбрасывают свои тяжелые плоды. Это двух-трех килограммовые зеленые кокосы. Иногда буквально у ног мягко шлепается такой подарок в песок, и ты с ужасом отскакиваешь в сторону. Попадание такой бомбы в голову может быть летальным. Между пальмами местами растут панданусы и очень редко маленькие клочки зеленой травки. Панданусы — это темно-зеленые, низкорослые, художественно закрученные стволы, из  которых растут длинные, широкие и жесткие зеленые листья. Примерно так выглядит типичный атолл, в центре которого голубая лагуна, как круглый бассейн на территории пятизвездочного отеля. Таким был атолл Фаннинг. Его диаметр чуть более десятка километров. Классический атолл, веками принимающий на себя всю мощь Великого Тихого океана. Изнуряющее солнце, полное безветрие и только шум прибоя  говорит, что жизнь продолжается. Слабую тень можно найти лишь на песке под листьями панданусов. Пальмы тени практически не дают. Мы идем в море. Мы ныряем. Мы ищем моллюски. Мы – это Володя Колотий и Олег Николаев. Риф. Стенка. Дальше безбрежие океана.  Солнце настолько угнетает, что мы решили вернуться и обследовать лагуну. Нам еще нужно было, по поручению капитана, наломать несколько корзин кораллов. Кораллы в те времена в СССР шли на уровне валюты…

Идем в лагуну. Спокойная противно теплая вода. Много моллюсков, но редких что-то не видно. Тем не менее, подбираем все, что попадается на пути. Идем с Колотием в паре. Вдруг, перед головами мелькает тень – это акула, случайно забредшая в лагуну, в ужасе шарахается от нас. Но и мы тоже шарахаемся.  Мы ведь даже не успели определить ее вид. И начинается преследование. Нам интересно, что за акула, ей интересно выскользнуть из лагуны. Это было настолько завораживающие танцы, что они застряли в памяти до сих пор.  В конце концов, она находит проход и навсегда исчезает из нашего поля зрения. Но азарт, охвативший нас, заставляет выйти из лагуны в океан. Какое это наслаждение! Температура воды всего-то  — 29-30 градусов, а не 35 как в лагуне! Бриз… Атолл Фаннинг —  это  пример классического атолла Тихого океана. Но идем дальше.

Архипелаг Фиджи.

Он включает два крупных острова — Вити ля Ву и остров Вануа ля Ву и множество мелких островков.  На Вити ля Ву находится столица, тогда уже Республики Фиджи, правда под опекой Австралии, город Сува. Первое увольнение на берег. Мы, Андрей Николаевич Колмогоров, Олег Николаев, Игорь Журбенко (второй аспирант Колмогорова) и я пошли гулять по городу. Зашли в Ботанический сад. Андрей Николаевич там нас просто убил. Убил своими глубокими познаниями в ботанике. В саду богатейшее собрание растений, деревьев и цветов, незнакомых нам, россиянам. И вот Андрей Николаевич в деталях рассказывает нам о происхождении видов, называет по латыни те или иные растения, восхищается не красотой того или иного цветка, а его приспособляемости к жизни, к его трудной эволюции. Это было потрясающе. Именно в Ботаническом саду Сувы я понял, какое же я ничтожество, насколько я не образован, как мало я знаю о Жизни, меня окружающей! Да, Андрей Николаевич был уникальным человеком. Такие люди рождаются, наверное, один на миллиард…

Но следующие два дня, к сожалению, мы уже без него. Мы провели их в море, в поисках даров Нептуна. Нам повезло. Мы познакомились с увлеченным любителем-коллекционером ракушек. Это был австралиец, по контракту работавший на Фиджи.  Он пригласил нас на свою небольшую яхту и два последующих дня мы вместе промышляли в водах, далеких от Сувы и Вити ля Ву. Тогда мы все, Володя Колотий, Олег Николаев и я сделали серьезный вклад в свои коллекции. Там на предельной для меня глубине (ныряли без аквалангов), где-то около двадцати метров, я нашел два великолепных образца тритонов и несколько редких арф. Раковины тритонов – совершенство Природы! Есть такая детская легенда.  Бог Пан, сын Зевса, очень любил пугать все живое страшными и громкими звуками, издаваемыми раковинами тритонов, с просверленными в них дырками. Так, якобы родилось слово паника…

Зев тритона –  совершенство Природы!

Но, там же, ныряя в свободных водах маленького островка Коро, который находится среди других мелких островков архипелага Фиджи, я испытал очень неприятные эмоциональные моменты. Дело в том, что яхта стояла на якоре на внешней стороне рифа. И мы все ныряли там же, не уходя далеко от яхты. Глубины предельные для ныряния с трубкой, без акваланга.  Мы все в одежде. В тропиках иначе нельзя — сгоришь в момент. На мне была рубашка с длинными рукавами и яркими поперечными полосами. Вероятно, именно они привлекли внимание сразу трех голубых, настырных акул. Они возникли мгновенно из синевы глубин и стали кружить вокруг меня, сужая свой танец смерти. Двигаясь к яхте, я стянул рубашку и бросил ее, в надежде отвлечь их внимание.  Рубашка плавно как мотылек в полете стала медленно удаляться от меня, но акулы не среагировали на мою хитрость. Когда до яхты оставалось метров десять дежуривший абориген, молоденький фиджиец, оценил ситуацию, схватил багор и стал громко шлепать им по воде и что-то кричать мне. Я понял, что нужно поднырнуть под днище яхты, а он с другого борта сбросит мне трап. Так и сделал, чуть не разбив лоб о могучий, глубоко уходящий в воду киль яхты.  Акулы такого поворота не ожидали и позволили мне быстренько выбраться на борт. Парадокс, но Володя Колотий, Олег и австралиец плавали метрах в пятидесяти от меня, у коралловой стенки, но на них акулы не среагировали. Я же покрылся холодным потом прямо в воде…  

Между Фиджи и Гавайями были десятки высадок на атоллы и острова, я не буду на них останавливаться. Мне хочется продолжить рисовать портрет Андрея Николаевича Колмогорова, как я его себе представляю. Конечно, в силу моих возможностей. Да, о нем много написано. Конечно же, я не претендую на первознание  этого Человека. Но океан, долгие, бесконечно тянущиеся сутки экспедиции накладывают свою печать, они раскрывают человека, раздевают его и представляют абсолютно голым на твой суд…

Именно поэтому, я полагаю, имею право сказать еще пару слов об Андрее Николаевиче. Он был далеко не идеален. Как мы все помним, он, авторитетнейший человек в советской Науке, математик с мировым именем,  был первым в СССР, кто кибернетику назвал лженаукой, а Винера (американского ученого) проходимцем. Как это могло произойти, уму непостижимо! Я думаю, это глубокая личная трагедия  выдающегося человека.  Тем не менее, он был последователен. Наш вычислительный центр за время всей экспедиции, а это четыре месяца, он ни разу не посетил. Но с трепетом ждал, когда я принесу распечатки профилей тех или иных параметров, полученных при зондировании…

Да, это трагедия человека. Человека, не оценившего вовремя перспективы развития компьютерных технологий. Увы. Что можно сказать. Его математический мозг не мог допустить, что возможно механическими, электронными (на самом деле это тоже механика) методами решать сложные  математические задачи, используя команды для компьютера, который он в  автомате выполняет. Тем не менее, это был очень, очень незаурядный  человек. На празднике Нептуна, при переходе экватора, он, как римский цезарь,  вышел в белой тоге (простыне)  на растерзание чертей. Он прочитал Шекспира! Мало кто из моряков понял глубокую суть того, что он хотел сказать устами великого Шекспира. Но само зрелище высокого благородства, искренности и уважения к процедуре перехода экватора, общению с “отвратительным, пьяным” окружением Нептуна. Окружение – русалки и “черномазые  черти”, полуголые “проститутки”, “свиные рожи” и прочая, прочая  нечисть — представители потустороннего мира…

Так вот, Андрей Николаевич  своим интеллектом, своим Шекспиром, переложенным им в оду на злобу  дня,  смирил всю эту “пьяную гадость”, и заставил без всякого насилия встать на колени всех перед великим Шекспиром. Даже помполита. Это было нечто! Пьяные черти, бережно взяли на руки и так же бережно опустили его в бассейн с морской водой. Я много раз пересекал экватор, но этот праздник Нептуна проник глубоко в память благодаря Андрею Николаевичу Колмогорову.  Истинное достоинство и честь обладают колоссальной энергией. Оно (достоинство)  может заставить преклонить колени даже самых отъявленных мерзавцев. А такие были, даже на научном судне…

Позволю себе пару слов сказать о самом веселом, самом неожиданном по сценарию празднике на судне. Это переход экватора. Праздник Нептуна – это всегда яркий, запоминающийся и любимый всеми моряками и наукой праздник. Когда мы на “Курчатове” пересекали впервые экватор, опыта проведения этого праздника практически не было. Профессиональные моряки – это бывшие рыбаки или “торгаши”, которые редко, а то и вовсе не ходили в Южное полушарие. А по сему пару слов о первом переходе экватора.

Пятница. Почему пятница? Потому что на завтрак вареная картошка в мундире, селедка, кофе и естественно фрукты. В одном из рейсов с нами ходили трое американцев. Их настолько шокировал такой завтрак, что на одной из конференций они свои доклады начинали именно с этой информации! И так каждую пятницу и только в пятницу на всех судах АН СССР! Вдруг капитан объявляет тревогу, судно останавливается. Неужели человек за бортом? Конечно, нет. Все знают, что сегодня мы переходим экватор. По тревоге весь экипаж кроме вахты должен высыпать на шлюпочную палубу со спасательным жилетом. Но капитан сообщил, что сегодня спасжилеты не нужны. Мы все выходим на палубу, и вдруг по спикеру вахтенный штурман объявляет, что справа по борту к нашему судну приближается парусник, на реях которого развеваются флаги владыки морского — Нептуна. Действительно, обычная судовая шлюпка, но  под парусами приближается к  “Курчатову”.  Впереди с трезубцем в руках, в богатой одежде из морских трав стоит  сам Нептун!

А позади него несколько русалок. Все остальное пространство занято нечистой силой. Черти, морские драконы, женщины легкого поведения и пр., и пр.  Опускается парадный трап.  Вся свита во главе с Нептуном торжественно поднимаются на главную палубу судна. Роль Нептуна исполнял матрос, студент-заочник Высшего мореходного училища Иван Чудаков. Надо же запомнил его фамилию до сих пор. Это благодаря жене. У неё психиатр с такой же фамилией. Нептун усаживается в кресло перед бассейном, русалки стоят позади него. А нечистая сила  уже куролесит на палубе, частенько подбегая к виночерпию. Нептун вызывает капитана и спрашивает у него, кто мы такие,  куда держим путь? Капитан отчитывается  и передает ему судовую роль, в которой список всего экипажа. Над океаном звучит прекрасная музыка. А Нептун зачитывает фамилию первого “несчастного”. Черти вытаскивают его из толпы и вливают ему в рот забортной воды (соленость 35 промилле!). После этого они пропускают его через чистилище. А если Нептун потребует от него еще и выкуп за то, чтобы черти и вся нечистая сила стали снисходительней, то он должен, что-нибудь исполнить. При этом черти постоянно хватают его грязными лапами за любую часть тела, даже залезают грязными лапищами под трусы или купальники у женщин. Только потом они бросают его (её) в бассейн с морской водой. На выходе из бассейна виночерпий подносит стакан сухого вина. Кстати сказать, в одном из рейсов роль виночерпия исполнял Олег Сорохтин. Так вот, сделали из фанеры  трубу длиной около двух метров, а  внутри прибили невероятное количество пакли щедро смазанной мазутом. А чтоб мазут потом якобы легко было отмыть,  развели его с мылом! “Несчастного” заставляют лезть в эту трубу,  Черти колотят по фанере всякими палками, да еще и катают ее по палубе вместе с человеком внутри этой мазутной трубы. После двух-трех крещенных, вся палуба стала грязной и скользкой. Черти навеселе. Это был явный перебор. Они слишком часто пользовались услугами виночерпия. Естественно, что все прошедшие через этот “ад” бежали  в душевые. А они уже расположены внутри чистого судна. Бежали, оставляя следы мазута на чистейшей палубе и перегородках. Бедные уборщицы потом более трех суток отмывали все палубы судна. Мыло перемешанное с мазутом не помогло. Оно просто смылось в бассейне. А люди, прошедшие через крещение, тоже несколько дней отмывали свои тела от мазута, сдирая собственную кожу. Ну а вечером в торжественной обстановке в кают-компании вручали всем крещеным дипломы.

Этот первый, очень уж разухабистый праздник Нептуна, многому научил моряков. Подобные смазки больше ни разу не использовались. Ни на “Курчатове”, ни на “Менделееве”…  

Гонолулу.

Нас встречает милая дама в возрасте, представившаяся как сотрудница общества дружбы СССР-США. Поскольку нам было абсолютно наплевать на всякие общества, то мы быстренько ретировались на берег. Но тут – то и началось! К нам прилип фотокорреспондент солидной газеты Нью–Йорк Таймс. Он на своем шикарном, по тем временам, Кадиллаке, пригласил нас к себе в гости – в отель  Хилтон. Замечу, что спустя четверть века, я вновь оказался в Гонолулу (в 1995 г), и в том же отеле Хилтон. Но это уже был другой уровень и другая история. Я жил в отеле за 130 долларов в сутки, и мне это оплачивал Международный Союз ученых (ISCU) пригласивший меня на IAPSO (Международная Ассамблея по физике океана)…

Я отвлекся. Так вот. Фотокорреспондент (увы, имени этого прохиндея не помню) разудалый, толстый пьянчуга, привез нас к себе, в шикарный номер, откупорил кучу бутылок разных напитков и познакомил нас с женщиной, очень даже приятной наружности.  Она приглашала всех нас по очереди в комнату для переодевания. Мы, собираясь на пляж, должны были переодеться – надеть плавки. Эта дама нагло, не стесняясь, выбирала себе жертву … Ее выбор пал на Мишу Козлова. Мы все благополучно покинули отель, и  ушли на пляж. Бедный Миша остался на заклание этой дамы. С каким ужасом он позже рассказывал нам под наш веселый хохот, свои эротические приключения…

Но, есть  и другие, более теплые воспоминания.   На противоположной от Гонолулу стороне острова Оаху, в красивейшей бухте, раскинул свои здания Гавайский Университет. И вот туда–то нас и повезли. Повезли, конечно, только лишь благодаря Андрею Николаевичу Колмогорову и Андрею Сергеевичу Монину. Именно по их учебникам учились будущие океанологи, геофизики и математики, даже здесь – в далеком Гавайском университете.  Экскурсия в Университет была удивительной, но еще более удивительной была лекция, прочитанная на чистом английском языке нашим выдающимся академиком – А. Н. Колмогоровым. Дружные аплодисменты студентов и преподавателей Университета завершили нашу теплую встречу. Да, я преклоняюсь перед Андреем Николаевичем Колмогоровым. И  я счастлив, что судьба  подарила мне знакомство с ним.

Токио.

Во время этой кругосветки, как я уже говорил, было множество интересных высадок и заходов. Но я остановлюсь еще только на Токио, в который мы зашли после отоваривания в Сингапуре. Токио последний заход перед Владивостоком. Туда мы зашли по приглашению ректора Токийского Университета.  После официальных приемов, лекций Колмогорова и Монина в Университете Васэда (Waseda) перед преподавателями и студентами в громадном актовом зале, был устроен прием в японском ресторане. С нашей стороны на приеме участвовали лишь двенадцать человек. Это крупные ученые и руководство судна, в число которых попал и я, как главный инженер судна.  Тихий полумрак зала в красно-золотом мягком цвете, низкий довольно длинный столик с вращающимися на нем маленькими круглыми столиками и подушки на полу. Сидеть можно только поджав ноги. Для нас это было сущим мучением. Бесшумно скользили гейши с бледными невыразительными лицами-масками, но в ярких, красивых кимоно и просто с роскошными прическами. Их прически это самостоятельное  произведение  искусства, дополняющее образ в целом. Нас рассадили достаточно благоразумно. Между каждыми двумя русским посадили по одному аспиранту, изучавшими русский язык. При сильном желании и большом напряжении внимания иногда можно было что-то даже понять в их переводе с японского.  Рядом со мной сидел молодой человек, звали его Такаши Ишикава (Takashi Ishikawa). Я запомнил его имя на всю жизнь. Поскольку существенно позже, родное КГБ напомнило мне о нем. Но об этом чуть дальше…

Церемониал проходил по японским законам. Сначала все пригубили теплое сакэ и бамбуковыми палочками пытались поймать хоть какую-то закусь. На вращающихся маленьких столиках десятки разных кушаний, в основном морепродукты, соусы, зелень и фрукты. Но, увы не способность быстро работать палочками резко снизила мою производительность труда… Хотя голодным и не остался, но полного удовольствия не получил. После первых тостов ректора Университета, А. С. Монина и капитана судна – нашего любимого мастера – Михаила Васильевича Соболевского, началось самое ужасное. Каждый участник этого торжества должен был исполнить песню. Показал пример хозяин приема – ректор. Своим стареньким скрипучим голоском он долго и довольно уныло исполнял какую-то, вероятно, значимую для японцев песню. После Андрей Сергеевича,  речитативом исполнил коротенький куплет какого-то романса Андрей Николаевич, затем снова тоскливое японское исполнение.  А очередь неумолимо продвигается ко мне. В трансе я пытаюсь вспомнить хоть какую-нибудь песню, слова которой бы я знал. Хотя бы один куплет! Вдруг осенило! “Широка страна моя родная”.  Выход был найден и я, как мне показалось тогда, даже вполне терпимо исполнил один, но самый главный куплет. Поскольку аплодировали всем, то и я получил свою дозу…

Из всего множества, посещенных в моей жизни ресторанов, это был единственный и неповторимый. Такой тоски и безнадежности, вместо радости и оптимизма этот прием в ресторане ничего не оставил, по крайней мере, в моей душе…

Я много раз был там после этого захода, но именно он, первый заход, оставил самые яркие впечатления. Может быть именно потому, что это было первое впечатление от Токио. Императорский дворец, окруженный водяным, широким каналом, а рядом с ним, в какой-то сотне метров, великолепнейший Музей современного искусства! Уэно Парк. Национальный музей Искусств!  Здесь, в Национальном музее Искусств, я впервые увидел творчество художников – иероглифистов. Есть и такое. Это настолько тонкое искусство, что мне трудно моим бедным языком передать даже его настрой, его психологию, его Тонкость! Внешне – это длинные до пяти метров полотна рисовой бумаги, шириной где-то 50-60 см., а на них тончайшие и, вероятно, многозначительные для японской души шедевры, созданные трепетными руками художников, образы букв-симолов, которых я не знаю, но которые оставляют тончайшие звуки в твоей душе! Это какая-то фантасмагория…

Музей современного искусства! Вход, естественно, платный. Один из группы пожалел 500 йен, (2 доллара?!). Чтобы разрешить проблему я купил ему билет, и инцидент был исчерпан. Но что это за музей! Там была передвижная выставка Шагала (нам повезло), там даже был наш молодой (в то время) Шемякин, которого я впервые увидел именно в этом музее…  

Гинза. После я был в Нью-Йорке, Пекине, Гонконге, Париже, Вене, Риме, а ранее в Сингапуре, и многих других крупных городах, но такого яркого зрелища фейерверков мне не приходилось видеть. Я никогда раньше не видел такой фантастической игры огней над фасадами зданий, над крышами многоэтажек, над просто открытым небом! Это фантастическое зрелище, это покоряет и даже подавляет твое — Я.  Мне  кажется, что эта фантастическая игра огней – это происки дьявола!…

Хочу вспомнить один недавний эпизод (Недавний?! шесть лет прошло!). Прилетаю из Кэрнса в Нарити (токийский международный аэропорт) около 11 часов вечера местного, японского времени. Мой родной аэрофлотовский самолет на Москву лишь завтра в 12 часов дня. Пройдя таможню, отдал документы пограничнику. Стою. Жду. Ко мне подходит девочка в униформе аэропорта Нарити (девочка-это условно, возраст японок не поддается определению) и спрашивает,  где я буду ночевать. Говорю, что вот здесь – на диване. Она замахала руками. Заявляет, что полиция не разрешит и предлагает мне на выбор любой отель. Я ей говорю, что у меня нет денег. Она спрашивает, а карточка? Какая наивность! Денег у меня действительно не было. В наличии было всего около 20 долларов. Правда, был американский чек на 1800 баксов. Она взяла мои документы и исчезла минут на 10-15. Вдруг бежит с радостной улыбкой, держа большой палец вертикально. Т.е. все ОК! А что ОК, я не понимаю. Она хватает меня за руку и тащит мимо пограничника на выход. Тот, все — таки, успел шлепнуть штамп в мой паспорт и отдал его моему ангелу. Хочу отметить Японию – как великодушную и щедрую страну. Они любому въезжающему человеку дают трехдневную визу! В какой другой стране вы смогли бы бесплатно получить 3-х дневную визу?!

Я в черном, длинном пальто, в Москве-то зима (декабрь месяц). В Токио +14! На плече сумка с кинокамерой, зубными и бритвенными принадлежностями, да еще четыре 250-граммовых бутылочек великолепного австралийского красного вина, которое я взял у стюардессы  за время полета из Кэрнса (это более 6 часов полета). Вот с этим баулом за плечами меня бегом тащит неизвестно куда молодая, энергичная и, наверное, красивая, (в моем возрасте все женщины красивы) на улицу. Оказалось, что она договорилась о бесплатном предоставлении мне номера в одном из аэропортовских отелей,  а ближайший автобус уже отходит. Поэтому она схватила меня за руку и бегом ринулась на автобусную остановку. Я с трудом поспевал за ней. Но автобус уже тронулся. Она как Александр Матросов, преградила своей маленькой грудью его движение. Открылась дверь. Она что-то пролепетала водителю, впихнула меня и автобус тронулся. Я даже не успел сказать спасибо или поцеловать ее в щечку.  В противовес мне, успела сильно пожать мою руку. Я ей очень признателен. Я провел ночь в одноместном номере шикарного отеля. Пошел в ресторан и проел свои последние доллары, полагая, что завтра буду на борту аэрофлота, где мне  с голоду не дадут умереть.     

Колмогоров.

За четыре месяца путешествия много было заходов в порты разных стран, высадок на атоллы и острова. Но, опять же, память возвращает к Андрею Николаевичу Колмогорову. Мы все так устали, так хотели скорей попасть домой, к семье, а посему естественно полетели самолетом. Но не Андрей Николаевич! Он поехал поездом! При этом прихватил своих несчастных аспирантов Мишу Козлова и Игоря Журбенко. Как мы им сочувствовали. Семь суток в грязном, советском поезде, среди пьяных пассажиров – нужно иметь мужество и чрезмерно острое желание повидать матушку Россию, хотя бы из окна вагона! В этом суть души Колмогорова – неистребимое желание Познания мира! Поскольку мы прилетели гораздо раньше, чем они приехали, то Андрей Сергеевич попросил нас встретить седьмой вагон на Ярославском вокзале Москвы. Это было нечто! Грязные, изнуренные наши мореплаватели с такой радостью встретили московский перрон, что даже я был обнят Андрей Николаевичем. А о бедных аспирантах и говорить нечего. Оказывается, в пути, от  Улан – Удэ и, аж до Новосибирска, их тащил тепловоз на каменном угле. Почему-то не было электричества.  Естественно не было нормальной горячей воды и прочих удобств купейного вагона. Но в избытке было каменноугольной пыли. Счастливый, но грязный вид наших путешественников без слов говорил об ужасах этого завершающего пути кругосветки! 

 Владимир Пудов.

Чтобы быть в курсе всех наших новостей,   приглашаем Вас

путешествовать вместе с нами: http://travelreal.ru/puteshestvuem-vmeste