Часть II – Целина родная

Оглавление

Предисловие 

Братья мои и сестры       (Светлана и Дмиртий Скулачевы) 

Двое с Луны 

Корень из факториала 

Танцы 8

Сон, цемент и Кузя 

Бозон Хиггса 

Галка маленькая 

Братья и сестры 

Целина, родная, вот ведь ты какая     (Татьяна Бойко) 

Жаркое лето 68-го 

Светская жизнь 

Растворный узел 

Вместо ресторана 

Цветное фото

Наука и жизнь 

Колебания 

«Кафе после бани» 

Елки-палки! 

Без воды 

А ну-ка, девушки! 

А всё кончается, кончается, кончается… 

Предисловие

Тот, кто физиком стал,

Тот грустить перестал,

На физфаке не жизнь, а малина,

Только физика соль,

Остальное все ноль,

А филолог и химик дубина.

(Гимн физфака МГУ «Дубинушка»)

Дорогие мои однокурсницы и однокурсники.

Мысленно я вижу вас на физфаке, в ГЗ, на Целине и на сцене, когда мы были молодыми и чушь прекрасную несли (на экзаменах и после). Теперь жизнь разделила нас в пространстве, а время перенесло в другую систему. Но начало отсчета осталось на физфаке в 1966-1972 годах.

Жаль, что в этом году наш гимн «Дубинушка» некоторым придется петь online. Из-за всяких перемен становится сложным приезжать на традиционные встречи курса. Но остался старый добрый стиль общения: письма, стихи, фото.

Есть предложение отбросить врожденную скромность и написать хотя бы тезисы о нашей жизни. А затем объединить полученные воспоминания в электронную книгу. Зачем? Для кого? — Для нас. Для внуков. Пусть они узнают о прошлом от нас, а не со слов филолога, который даже не знает, что такое наши кванты, «Архимед», стройотряд, Снежный барс, и «Физики шутят».

А теперь пора серьезно (и не очень) описать результаты эксперимента длиной в жизнь, подтверждающего, что «только физика соль, остальное все ноль».

Предлагаю издать наши творения в виде сборника коротких, и не очень, рассказов и фото-альбомов, который будет изменяться, дополняться и оформляться по желанию авторов пропорционально их активности. Излагать свои мысли можно в стихах, прозе, рисунках и фото. Полная свобода стиля, мысли и объема.

Хорошо бы создать редколлегию, собирающую поступающие произведения и оформляющую их в отдельные книги. Но пока могу помочь  размещать наши рассказы на сайте http://travelreal.ru.

Некоторые результаты уже собраны в первой и во второй частях. Обсуждения, замечания и дополнения приветствуются. Предлагаю разделить наши произведения на три части согласно тематике.

I -Исторические фото

II – Целина родная

III –На физфаке живем

Присоединяйтесь!

Ваша Таня Бойко, кафедра физики колебаний.

Теперь Бойко-Назарова, контактный адрес tanazarova@mail.ru

Братья мои и сестры

Двое с Луны

Перу американского фантаста Теодора Томаса принадлежит рассказ под названием «The Far Look». Типичная для тех давних лет «космическая» фантастика. Там человечество осваивает Луну. Работы ведутся вахтовым методом, бригадами по два человека. Условия в космосе тяжелые, аварии случаются постоянно, большая часть происшествий смертельно опасна. И вот оказывается, что почти все вернувшиеся с лунной вахты одинаково изменились: «…их взгляд словно устремлен в себя. Отсутствующий взгляд, он был неотразим, полон какой-то дьявольски мощной силы, хотя и принадлежал просто человеку».

Я прочитал этот рассказ еще в школе, но даже не вспомнил о нем, когда на первом курсе к нам пришли «старики» — второкурсники. Они занимались набором желающих в стройотряд на целину. Мы с Пашей Елютиным немедленно записались, но обратили внимание, что «старики» чем-то выделяются среди остальной студенческой братии. Отличия были трудноуловимы: вроде чуть короче прически, немного иные выражения лиц, даже взгляд, казалось, был у них какой-то особенный…

Нас с Пашей приписали к третьему строительному отряду. Отшумела весенняя сессия, снежной лавиной случилась и закончилась наша Первая целина. И вот уже стучат колеса поезда, что везет нас домой, в Москву. Как-то вышло, что мы одновременно взглянули в маленькое зеркало над вагонной полкой. Оттуда на нас смотрели настоящие «старики»: взлохмаченные, но правильные прически, те самые выражения лиц, а глаза – именно такие, как надо!

Корень из факториала

Значок физфака МГУ представляет собой букву «Ф», в которую вписан несуществующий ни в математике, ни в физике символ – корень квадратный из факториала. В начале шестидесятых годов прошлого века, когда стартовал конкурс на физфаковский значок, подобная символика была признана не имеющей физического смысла, математически абсурдной и, главное, идеологически бессодержательной. Тогда боролись с «абсракционизмом» и вопрос пришлось согласовывать в ЦК. К счастью, абстрактный символ уцелел и с тех пор многие годы украшает официальные бумаги факультета.

Нам в целинном отряде нужна была своя символика. Не хотелось отказываться от полюбившегося факториала, поэтому мы упразднили квадратный корень. Точнее, заменили его на корень кубический, с тройкой на полочке. Ведь отряд-то у нас третий! Чья это была мысль, теперь не упомнишь, автор скромно надеется, что его.

Встал вопрос об изготовлении значков. Денег у нас не было, да и перспектива согласования проекта в соответствующих инстанциях удручала. Особенно на фоне истории с квадратным корнем. И мы решили все сделать вручную. Один из наших ребят, Миша Осипов, имел подобный опыт. Он выцарапывал изображения на блестящих дюралевых пластинках, а затем заливал царапины темной краской. Выходило довольно красиво. Но таким кустарным способом нам нужно было изготовить полсотни мелких изделий. Труд предстоял адский.

Помог случай. Перебирая дома коробки со всякой мелочью, я нашел маленький значок, посвященный открытому у ВДНХ памятнику покорителям космоса. На красном фоне был изображен постамент, с которого, опираясь на белое пламя, в космос устремлялась космическая ракета. Я обнаружил, что если значок перевернуть, то можно увидеть, что белое пламя очень походит на корень квадратный. Если же металл чуток подпилить, ракету отрезать, на пламени изобразить факториал, а на постаменте – цифру три, то и вовсе выходит именно то, что нам надо.

Я бросился в ближайшие киоски Союзпечати и вскоре у меня на ладони лежали еще две ракеты на белом пламени. Дальше начался сущий кошмар. Я бегал по всей Москве, показывал киоскерам и продавцам магазинов образец, но все было напрасно. Выяснилось, что значки эти уже давно не выпускаются и даже на фабрике я ничего не найду. В тоске я продолжал обходить киоск за киоском. Надеясь, что вблизи памятника еще сохранились вожделенные значки, поехал на ВДНХ. И о чудо! В одном из киосков на входе выставки я увидел за стеклом то, что искал. Я скупил все. Шестьдесят штук по десять копеек. Стипендии я тогда не получал, мои финансы обеспечивала мама, разрешая брать деньги на обед из общей коробки. Я считал возможным тратить пять рублей в неделю. Так что недели три я провел на скромной диете.

Значки были сделаны из мягкого алюминия, опилить их не составило труда. Тонким пером я нарисовал тройку, а маленькой кисточкой – факториал. Затем покрыл все прозрачным лаком. Но едкий лак начисто смыл все абстрактные символы. Тут я вспомнил, что раньше художники защищали свои картины яичным белком. Действительно, белок после просушки сохранил надписи, но когда я нанес сверху слой лака, белок и лак объединились и сошли общей тонкой плёночкой. Спасение пришло, когда я осторожно покрыл белком только надписи, а лаком залил всю поверхность. Так я обработал все значки. Потом высушил, прикрепил их к листу писчей бумаги, положил в сумку и поехал в общежитие показывать. И забыл сумку в троллейбусе.

К счастью, оказалось, что для каждого вида транспорта в Москве существуют специальные бюро забытых вещей. На следующий день в одном из таких бюро мне выдали пропажу. Не выдали бы, не забудь я в той же сумке свою зачетку.

Так у нашего отряда появилась своя символика.

Танцы

По Уставу в строительном отряде должна была проводится культурно-массовая работа. Таня Бойко увлекалась художественной гимнастикой и танцами. Студентка, комсомолка и просто красавица. В отряде она организовала из наших девушек танцевальный коллектив. Под руководством наставницы девчата репетировали под окнами дома, где мы жили. Репетиции устраивали после работы, работали мы долго, площадка перед домом освещалась лишь светом из окон, так что выходили танцы в полутьме.

Я ни сейчас, ни тогда не был способен к спорту и танцам. Но мне хотелось тоже участвовать в благом танцевальном деле. В совхозе, где мы трудились, много чего лежало плохо, и я где-то спер мощную электрическую лампочку. Пришлось пробраться на чердак нашего дома и провести временную проводку к слуховому окну. Я подвесил лампочку на какую-то палку, пристроился в окошке и – да будет свет! – включил свой прожектор. Девчата перестали танцевать и веселыми криками отметили событие. А Татьяна грациозно повернула голову, глянула вверх, приподняла темную бровь и ласково улыбнулась.

Я понимаю, что тогда лампа слепила глаза, и на фоне сияния раскаленного вольфрама Таня не могла меня разглядеть. Она просто улыбалась свету. Но прошла уйма лет, кончился целый век, а в памяти моей самая красивая девушка Третьего строительного отряда улыбается именно мне!

Кончилось все это скоро и печально. В очередной вечер погода испортилась, пошел мелкий дождик, который конечно же не мог прекратить танцы. Но моя горячая лампочка не выдержала теплового удара и лопнула, осыпав девчонок искрами и мелким стеклом. Больше таких лампочек я не нашел.

Позднее, в Москве, Татьяна организовала потрясающее выступление девушек на вечере кафедры колебаний. Девчата танцевали канкан! Я надеюсь, когда-нибудь об этом расскажет сама Таня. А я хочу вспомнить одну репетицию этого буржуазного танца.

Я москвич, жил тогда дома, но часто бывал в общежитии, встречался с ребятами из отряда и с одной девушкой, будущей моей женой. Репетицию устроили в четырехместной комнате. Я сидел на кровати, а девчонки в довольно коротких юбках махали загорелыми ногами посередине.

Я был смущен, ведь до этого столько прекрасных девичьих ног, поднятых передо мной, я никогда не видел. А девочки, явно дразня меня, раскраснелись, стреляли глазками, тоже смущались, но старательно выделывали танцевальные па. Такими они были – озорными и скромными одновременно. Выступать планировали в длинных пышных платьях с голыми плечами. Но эти голые плечи оказались неподъемными для наших скромниц – под платье каждая одела белую футболку. Потом в разговорах с мальчишками я понял, что многие оценили эту скромность. «Девчонки-то наши, а?», — говорили те и в восхищении замолкали.

Мальчишки тоже были во многом скромниками. И рыцарями. Перед поездкой в стройотряд каждый был обязан пройти медосмотр. Это дело организовали на факультете, в холле второго этажа, отгородив плотной тканью пространство перед окнами. Ребята пропустили девушек вперед, благо последних было немного, и скопились в проходе, ожидая своей очереди. Но дело происходило весной, и бесстыжее апрельское солнце, словно проекционный фонарь, безнаказанно чертило контуры раздевающихся девчонок на темной ткани. Наши рыцари, не сговариваясь, тут же стали шеренгой, загородив своими спинами столь нескромные изображения.

Сон, цемент и Кузя

На целине всегда хотелось спать. Наши дикорастущие организмы, измученные работой и впечатлениями, настойчиво требовали отдыха. Как только выдавалась спокойная минута – мы спали. На кирпичах и бревнах, на камнях и рулонах рубероида, на кучах земли и всяких железяках.

Но в голой степи нет диванов и постелей. Конечно, молодые наши тела прилаживались к любой неровной поверхности, а вот отсутствие чего-либо под головой переносилось с трудом. Если же находилось хотя бы одно подголовье, то применялось оригинальное решение – один из нас, как король, устраивался со всеми удобствами, а остальные звездочкой располагались вокруг, используя лежащего как общую подушку. Нередко в качестве подушки выступал автор этих строк.

Вообще, в дружных коллективах часто используют подобные «артельные» решения. Помню однажды, уже в Москве, всех отправили «на картошку» в какой-то подмосковный совхоз. Там наша бригада быстренько освободила от сельхозработ Лешу Зайцева при условии, что он все время будет подбадривать остальных пением под гитару. Леха сорвал голос, а я понял пользу разделения труда: тогда наша бригада сделала больше всех.

Но вернемся на целину. Местное начальство, в общем-то, не очень нуждалось в малоквалифицированных и странных людях, приезжающих на небольшой срок. Но время было советское, стройматериалы – фондируемыми, поэтому постоянной обязанностью директоров и главных инженеров хозяйств было выбивание дефицита у начальства повыше. Правдами и неправдами. А студенческие стройотряды находились под надежной «крышей» центральных органов партии и комсомола. И под это дело директивой Центра выделялись лес и кирпич, шифер и стекло, гипсокартон и рубероид, а главное – цемент.

Когда приходили вагоны с цементом, на них смотрели как на поезд, везущий золото Колчака. Всем хотелось урвать себе хоть пару тонн драгоценного серого порошка. Были случаи, когда груз до студентов просто не доходил. Поэтому машины за ним посылались с расчетом быть под парами к приходу состава. И возвращались под покровом ночи, чтобы не будоражить народ. Но и в родном совхозе цемент могли растащить по другим объектам – от нового дома директора до коровника, который строили наши конкуренты-шабашники. Тут требовалась особая оперативность, чтобы не остаться с носом. А нашим ребятам на растворном узле цемент был нужен позарез и рано-рано утром, еще до завтрака.

Кто рано встает, тому бог подает. У нас имелись надежные разведданные, что ночью цементный склад пополнится, поэтому мы заранее договорились с шофером, встали затемно, схватили лопаты и рванули к складу. Оказались первыми и сразу приступили к работе. Машину задом подогнали к воротам и принялись заполнять кузов. Нас было двое, но из-за тесноты работать мог только один. Цемент – штука плотная, почти в два раза плотнее воды. Совковая лопата берет его жадно, полная весит немало, а кидать нужно быстро и в жуткой пыли. Поэтому решили работать посменно, каждый по пять сотен полных лопат, затем меняемся.

Грузовик наш был с увеличенными бортами и цемента вмещал немеряно. Но шофер внимательно следил за тем, как прогибаются под нарастающим грузом стальные рессоры. Наконец, гаркнул: «Хорош!» Мы закрыли задний борт, взобрались наверх, и машина тронулась.

Дорог в степи в общем-то нет, езжай куда хочешь, но это в сухое время. Любой дождь превращает глинистую почву в густое непроходимое месиво. Поэтому намеченные для проезда трассы здесь было принято слегка присыпать гравием с известкой, что несколько облегчало дело. Чтобы не забыть, где можно в плохую погоду проехать, шоферы старались и в сушь придерживаться условных дорог. Но ухабы, выросшие в непогоду, в жару никуда не девались, лишь твердели как камень. Ездить на грузовике по целинной трассе нужно было, держась за что-нибудь крепкое и желательно с пустым желудком. До этого нам никогда не приходилось перемещаться верхом на цементе, зато имелся горький опыт других поездок. Поэтому мы залегли, крепко схватились за деревянные борта и приготовились к неизбежным дорожным испытаниям.

Грузовик набрал скорость, и мы поняли, что недооценили поклажу. Машину трясло и швыряло, а ценный груз вел себя смирно, как одно целое, лежал тихонько, разрыхляясь где-то внизу, когда кузов проваливался в очередную яму, и уплотняясь там на ухабах. Мы же возлежали на поистине королевском ложе. Поверхность под нами неспешно кренилась в разные стороны, мерно укачивая нас, словно морская зыбь. Дорожный ветер обдувал разгоряченные тела, поднявшееся солнце подсвечивало редкие облака на небе, они сияли чистым снегом и золотом. Мы быстро уснули. И весь недолгий путь до растворного узла спали крепко и сладко, словно малые дети на руках любящей матери.

Растворный узел был зверем ненасытным. Ему не хватало нашей физической силы, было мало силы электрической – непременно требовались то песок, то цемент, то вода. С песком не было проблем: его добывали где-то неподалеку, он обычно лежал огромной кучей. После нашего трудового подвига в достатке стал и цемент. Вода, в общем, тоже была, ее привозила автоцистерна. Но крайне нерегулярно. И каждый раз, когда ценная двуокись водорода кончалась, работа вставала.

На объектах разозленные каменщики кричали подсобникам: «Раствор давай!», те огрызались, безнадежно скребли лопатами углы пустых растворных ящиков и с надеждой глядели вдаль – не едет ли вожделенный грузовик.

Для преодоления трудностей решено было создать водяной запас. Для этого около растворного узла возвели специальную башню, на вершину которой с немалыми трудами водрузили металлическую цистерну. К цистерне привинтили две трубы. Прибывающая автоцистерна должна была по одной из труб заполнять емкость доверху и уезжать. С помощью другой трубы запасенную воду планировалось расходовать по мере надобности.

И тут Леня Кузьмин по прозвищу «Кузя», будущий известный ученый, вдруг усомнился нашей затее. Возник горячий спор. «Не потечет вода!», — кричал Кузя. «А вот и потечет!», — настаивали мы. Решили ударить по рукам. На кон положили шевелюры спорящих: проигравшему грозила прилюдная стрижка наголо. Цена выглядела не очень высокой, в те годы волос у нас было с избытком и росли они быстро, словно грибы после дождя.

Случилось так, что вода из трубы потекла. Кузю усадили на стул, завесили до подбородка полотенцем. Толик Ростков ручной машинкой осторожно выстриг волосы с бедной Кузиной головы.

Видимо, при этой операции были задеты какие-то чувствительные клетки. Может потому, десятилетия спустя, волосы опали с Кузиной головы. Но не покинули ее совсем – просто мигрировали ниже, сформировав у профессора Кузьмина усы и очень симпатичную бородку.

Леня Кузьмин всегда был необыкновенной личностью. У автора этих строк напрочь отсутствует музыкальный слух, говорят – медведь на ухо наступил. Похоже, у Кузи этот медведь топтался всеми четырьмя лапами. Но Леня хотел петь, упорно тренировался, выучил несколько аккордов на гитаре и старался услаждать нас при каждом удобном случае. Кузя был очень отзывчив к критике. Когда слушатели намекали на некоторые «шероховатости» в его игре и вокале, Леня тут же начинал петь громче. Как минимум – вдвое.

Кузя очень серьезно относился к тренировкам. Когда мы веселой студенческой компанией уходили на лыжах в лес, Леня оставался на опушке и старательно размечал там кольцевую трассу. Когда мы, проваляв несколько часов дурака, возвращались, Кузя гордо сообщал, сколько километров он успел в это время «накрутить».

Леня давно любит снег. Долгое время считалось, что для постройки эскимосской снежной хижины – иглу – годится только плотный снег Аляски и Северной Сибири. Кузя доказал, что при правильном подходе великолепные иглу получаются и из подмосковного материала. Леня построил огромное количество снежных домов различных видов и размеров. Во время зимних научных конференций профессор Кузьмин собирает из участников интернациональные строительные бригады, и они вместе строят иглу. Качество строительства проверяют простым способом: иглу должно выдерживать вес строителей, если они заберутся на крышу. Леня построил самые прочные иглу в мире. Рекордное сооружение возведено командой из сорока семи ученых из пятнадцати разных стран. Оно выдержало 3722 килограмма физиков!

Когда-то давно Густав Васа, сын казненного шведского короля, решил собрать войско, чтобы отомстить обидчикам. Не получив в родных местах поддержки, он рванул в Норвегию за подмогой. Дело было зимой, пришлось пользоваться лыжами. Его соплеменники через некоторое время одумались и послали за Густавом скороходов. Догнали его через девяносто километров, вернулись, вместе одолели врагов, а Густава избрали очередным королем. В наше время в память об этом событии в Швеции проводятся ежегодные лыжные супермарафоны. В честь Васы называется это дело Васалоппет, пробежать нужно как раз девяносто километров. Марафон очень популярен, в каждом соревнуются примерно пятнадцать тысяч человек. Вообразите, сколько места эта толпа занимает на трассе!

Васалоппет Леня Кузьмин бегает ежегодно, вот уже в течение полутора десятков лет. По-моему, пропустил всего один забег, и то по уважительной причине. Между марафонами Кузя занимается наукой, между прочим создал один из самых чувствительных в мире приемников. А еще делает замечательные столы из стекла и огромных раковин в качестве ножек. Раковины подсвечиваются изнутри и производят фантастическое впечатление.

Профессору Чалмерского университета Кузьмину недавно исполнилось семьдесят. Я решил подготовить ему в подарок шуточный шарж. Взял фотографию с улыбающимся Леней, сделал графический набросок и попытался, утрируя отдельные черты, добиться желаемого. Я «ломал» Кузе нос, удлинял уши, перекашивал щеки, кривил рот — ничего не помогало. На рисунке оставался все тот же довольный жизнью Леня. Кузя оказался инвариантным! И к прошедшим годам, и к топологическим преобразованиям.

Бозон Хиггса

Однажды на целине мы строили кирпичный дом. Специальность каменщика почему-то считалась в стройотряде элитной. Все хотели орудовать мастерком и класть кирпичи! Не миновала эта напасть и меня. Скоро я понял, что уступаю в мастерстве другим, поэтому перешел в подсобники – мы с Пашей Елютиным стали подносить к более сноровистым ребятам цементный раствор и кирпичи.

И то и другое мы таскали в самодельных носилках. Полные носилки весили немало, но с утра казались вполне подъемными. К обеду мы выматывались, и нагрузка становилась непосильной. Я тогда впервые увидел, как мое тело бастует и не подчиняется хозяину. Пальцы рук просто отказывались сжиматься и держать груз. Но нас выручала хитрость: мы вставляли ручки носилок в раструбы рукавиц и носили на них тяжесть, как на петлях.

Другой проблемой была транспортировка носилок на второй этаж. Были сооружены сходни с перекладинами, по ним мы взбегали наверх и по узким доскам, проложенным между стенами, доставляли груз каменщикам. Все было просто, но деревянные наши дороги были узкими и обеспечивали лишь одностороннее движение. Спасало дело то, что встречная пара шла с уже пустыми носилками и, будучи более маневренной, выполняла акробатический этюд, в начинающемся падении успевая обойти подымающихся. Однажды на такой доске-дороге встретились одна гордая девушка и двое ребят, бегущих с полным грузом ей навстречу. Мужики довольно некрасиво отпихнули даму в сторону, на что та обиженно заявила, что настоящие мужчины всегда должны уступать женщине дорогу!

С раствором ничего поделать было нельзя, но для кирпичей существовал альтернативный подход – их можно было не таскать, а просто забрасывать на второй этаж в руки напарника. Операция эта запрещалась по технике безопасности: считалось, что летящий кирпич может нанести травму ловящему, а последний рискует упасть со стены, пытаясь подхватить неудачно брошенный камень. За безопасностью следил мастер отряда, на нашем объекте он бывал редко, поэтому мы с Пашей стали осваивать немудреный метод вертикального транспорта. Сначала дело шло туго, но потихоньку мы приспособились, и скоро летящие кирпичи стали уверенно, почти не вращаясь, попадать в правильно подставленную руку.

Поначалу, пока мы неумело ловили и подхватывали камни, ощущения были вполне ожидаемы: вы получаете сильный удар в руку и чувствуете тяжесть пойманного кирпича. По мере роста сноровки получилось ослабить, а затем практически устранить удар. Оказалось, что нужно не только ровно кидать, но и правильно ловить, захватывая груз в верхней точке полета. А когда научились, то обнаружили, что в момент, когда камень подхвачен, начинается настоящее чудо. Рука чувствует форму и твердость пойманного предмета, но не ощущает его тяжести! Груз явно невесом, словно соткан из легчайшего пуха. И тут что-то происходит. Наверное, в кирпич ударяет бозон Хиггса. За доли секунды, будто сосуд водой, камень наливается полноценной земной тяжестью. Чудо кончается, мир возвращается на круги своя. И вы обнаруживаете, что держите в руке обыкновенный силикатный кирпич. Весом, как и положено, чуть менее четырех килограммов.

Мы наслаждались этими опытами довольно долго. А потом начались работы на деревянных домах. Там грузы были совсем другие. И тяжесть свою они никогда не меняли.

Галка маленькая

Так получилось, что в мои обязанности на целине входила побудка по утрам сладко спящего стройотряда. Дело в том, что каждое утро в определенное время проходила общая линейка. Все должны были точно в срок предстать перед строгим взором начальства. Опоздавшим даже на секунду назначался внеочередной наряд на кухню. Дело сытное, но вставать нужно в пять и целый день носиться, как угорелому, на побегушках у наших поварих.

У меня с собой были часы-будильник. За минуту до построения я вставал перед отрядом и, глядя на часы, вслух отсчитывал оставшиеся секунды. Проблема была в том, что на часах моих не было секундной стрелки! Поэтому секунды были условными, и немного растягивались, когда я видел, что кто-то из наших девчонок чуток опаздывает.

На первой целине я заработал сто пятьдесят рублей. Половину отдал маме на семейные расходы, а вторую забрал себе. И купил у знакомого проекционный киноаппарат. В нашей стране такие устройства использовались в передвижных киноустановках и деревенских кинотеатрах. В железном ящике таился ламповый усилитель, на ящик прикручивался кинопроектор, а звук шел из отдельной большой коробки-громкоговорителя. Проектор мой знакомый где-то потерял, усилитель был неисправен, поэтому сошлись толи на пятнадцати, толи на двадцати рублях. Усилитель я починил, добавил к нему взятый напрокат у старшего брата магнитофон — и в отряде появилась музыка. Ребята привезли ленты с самыми разными записями: джаз, битлы, барды, физфаковская агитбригада и масса другого. Для того чтобы взбодрять по утрам зевающий народ, музыка включалась на полную громкость. Коробку громкоговорителя ставили на улице, чтобы всем было слышно. Как имущество, представляющее особую ценность, громкоговоритель на ночь убирали в помещение.

Каждое утро я в полудреме хватал коробку за кожаную ручку, волочил на улицу и включал музыку. Коробка была большая, тяжеленная, там находились два мощных динамика завода «Кинап». Очередным утром ручка не выдержала и лопнула. Громкоговоритель упал на землю, у него отлетела задняя крышка и изнутри вывалилась большущая гиря. Витька Гуськов со товарищи тихонько засунули гирю в ящик, а я таскал эту тяжесть две недели подряд!

Мы решили усовершенствовать сигнал побудки. В совхозной мастерской нашли кусок рельса, подвесили его на железной проволоке. По утрам я большим ломом колотил по стали и звук нашей рынды разносился по всей округе.

В стройотряде была девушка, Галя Лукьянова. Мы ее называли Галя маленькая, чтобы отличать от других Галь. Невысокая, тихая, с красивыми глазами. Однажды утром я по обыкновению изготовился к обязанностям звонаря, занес лом и направил его к стальному рельсу. На мгновение отвлекся и вдруг с ужасом обнаружил, что между летящим ломом и висящим рельсом находится головка Гали маленькой. Галка смотрела на меня снизу вверх, удивленно и доверчиво. Я человек неверующий, но в этот момент молился всем богам сразу. Чтобы явили чудо, чтобы хватило сил остановить неотвратимое, отвести разящую сталь от нежной девичьей плоти!

Все заняло долю секунды. Сил, к счастью, хватило, беды не произошло. Галя, по-моему, ничего не поняла и тихонько ушла. А я без сил опустился на землю и некоторое время не мог дышать. Я чуть не убил тебя, Галка маленькая. Живи теперь долго-долго!

Братья и сестры

Юристы говорят, что родство людей бывает кровным, а бывает свойским. У кровных родственников всегда есть толика одинаковой крови. Свойственники возникают в результате брака между людьми. И люди, бывшие чужими, становятся своими.

Но есть родство еще одного вида, не признаваемое юристами. Братство. Общность судьбы, идей, взглядов. Люди чужие, не связанные общей кровью, вдруг становятся братьями. Или сестрами. И своими в доску.

Студенческие отряды всегда были под строгим контролем. Существовал Центральный и куча подчиненных штабов. Когда мы набирали людей в будущий стройотряд, вдруг пришел один из штабных и прочитал нам странную лекцию о том, куда мы едем и как там следует вести себя девушкам. Уезжая, он строго приказал довести эту информацию до каждого бойца женского пола.

Так получилось, что заниматься этим нужно было мне. Необходимо было собрать вместе наших немногочисленных девушек и изложить им заранее выученный текст.

Текст был примерно таков: «Мы едем далеко в Казахстан, за три тысячи километров от Москвы. Это район, куда высылают преступников после тюрьмы. В том числе, молодых. Это зона сплошного сифилиса и желтухи. Район с другой культурой, где у парней считается доблестью силой завлечь русскую девчонку.

Поэтому категорический совет: не пейте сырой воды, не пейте некипяченого молока. И остерегайтесь местных горячих парней, обращайте лучше внимание на ребят из нашего отряда. В стройотряде многое видно, и за два месяца можно узнать о человеке больше, чем за два года в другой обстановке.

А еще — берегите себя! Никому не нужны трудовые подвиги, если вы потеряете здесь здоровье. Следите за техникой безопасности, помня основной лозунг: «Будь осторожен!». Знайте, вы нужны как подруги, невесты, жены и будущие матери. Мы почти не знаем вас, но уже считаем нашими сестрами. Сестренки, если что-то будет не так, говорите, не стесняясь, вы всегда найдете помощь!»

Девочки нашего отряда! Прошло много лет. Если вы будете читать написанное выше, не расстраивайтесь, что не помните моей пламенной речи. В ней все правильно, но тогда я постеснялся ее произнести.

Счастья вам, братья мои и сестры!

Бригадир штукатуров Света Кураева.

Автор рассказа Дима Скулачев

_______________________________________

Целина, родная, вот ведь ты какая

Всюду степи, степи без конца и края.

Целина, родная, вот ведь ты какая!

Трудно нам представить, целину не зная,

Небо голубое, дымка голубая…

День и ночь работа рук не покладая

Целина, родна, вот ведь ты какая!

(В. Канер, выпускник физфака 1964 г.)

Жаркое лето 68-го

Целина – это другая планета, ее  не охватишь, ни взглядом, ни рассказом. Здесь только несколько моментов из нашего прошлого.

 Поселок Красногвардейский Астраханской обл. Целиноградского  р-на Казахстана.   Здесь в июне-августе 1968 г. работал   3-й Целинный ССО, который   объединил лучших  студентов физфака МГУ второго, третьего и четвертого курсов. Будущий выпуск 1971, 1972 и 1973 годов.

Будущие выпускники физфака 1971- 1973 годов на высоте «объекта», так мы называли всё, что строили или  ремонтировали.

«Девушки в косынках, как в начале мая. Целина, родная, вот ведь ты какая …»

Девушка с косынкой на шее — Таня Зверева, в будущем Росткова. «Три богатыря» с носилками это Валера Новоселов, Толик Ростков и Витя Гуськов. Глядя на наших бойцов, скульптуры Ватикана отдыхают. Но мы больше ценили головы и руки.

Надо сказать, что девушкам попасть в стройотряд было трудно. Брали не просто лучших, а талантливых в широком спектре, включая видимые и невидимые диапазоны. Основными требованиями были: умение легко подавать кирпичи и раствор, штукатурить, красить, забивать гвозди, танцевать, рисовать, петь, варить щи да каши на весь отряд, носить кирзовые сапоги и длинные волосы, а также быть красивой без косметики, воды и много другого. И всегда быть веселой и находчивой. И мы такими были.

Мальчики, т.е. бойцы, были не менее талантливы, чем девушки, но еще более выносливы.

Быстрее, выше, сильнее. Уж крыша близится, а отдыха всё нет. Снимок сделан в воскресенье.

На втором плане новый дом, в котором не хотели жить местные, и поэтому в нем жил наш отряд. А внизу у подъезда бревно, на котором мы собирались после трудового дня, когда на степь спускалась темная ночь.

Из степи доносился вой шакалов, рядом высился фонарный столб, желтый круг света напоминал о далеком прошлом. Ребята почти каждый вечер приходили с новой песней, которую они предварительно раскладывали по голосам и репетировали у себя в комнатах. Лучший квартет был у Валеры Новоселова, который был не только каменщик и плотник, но и скрипач. В отряде почти у всех, кроме меня, было музыкальное образование. Все пели так хорошо, что я боялась испортить песню и только слушала затаив дыхание. В репертуаре был Визбор, барды 60-х и русские народные песни. Любимой нашей песней была «Ты у меня одна. словно в ночи, луна…» Хотя, отрядной была лихая одесская, которую можно было петь без особой подготовки.

Светская жизнь

В степи жаркие дни и холодные ночи. Перед выходом на бревно мы надевали ватники. Кстати, ватник очень удобная одежда, намного лучшее скользких пуховиков, так же как и кирзовые сапоги удобнее самых современных ботинок.

Экипировка нам доставалась по наследству от предыдущих стройотрядов. Тогда никто ничего не выбрасывал и не сжигал на ритуальных кострах. В отряд приезжал грузовик и сваливал пред нами гору предыдущей одежды и обуви. Так начиналась «куча мала». Я с благодарностью вспоминаю Диму Скулачева, который в этой куче предусмотрительно снял очки и поэтому вытащил слишком маленькие сапоги и брюки . Широким жестом он перебросил их мне, а себе вытащил, кажется, слишком большие. В знаменитые кирзовые сапоги не попадали ни песок, ни цемент, ни зной, не ветер. Мне даже хотелось забрать их после целины в Москву вместо туристических ботинок. Но в конце пришлось их бросить в грузовик для следующих поколений.

А за домом находились жизненно-важные объекты.

Первые новостройки. На втором плане наш дом и грузовик, а справа поселковая баня.

Растворный узел

За кадром остался растворный узел. Там под соломенной крышей на втором этаже жили Красная Шапочка и Серый Волк, соответственно, растворомешалка и бетономешалка. Имена были присвоены согласно краске, обнаруженной при раскопках и реставрации.

Бригада растворного узла состояла из перворазрядников и кандидатов в мастера различный видов спорта. Лёня занимался плаванием, Саша стрельбой, Шурик теннисом, я художественной гимнастикой. Но основным предметом была совковая лопата, моя была «с элегантной ручкой».

Кроме этого, в нашем распоряжении были грузовик и самосвал, их собирал, чинил, охранял и водил Шурик, почти Шумахер, будущий  студент МГИМО. Самосвал использовался не только для доставки бетона и раствора на объекты, но и для связи с цивилизацией, типа почты и магазина, в котором кроме абрикосового компота, хлеба и водки ничего не было. Но от родителей приходили посылки с яблоками и другими витаминами, о чем в первую очередь узнавали на растворном узле.

Потребность в растворе и бетоне росла пропорционально высоте стен возводимых дома, коровника и свинарника. Вскоре нам прислали дополнительный самосвал и местного шофера Виктора. Десять лет назад он приехал на целину из Белоруссии, мечтая заработать на машину. Но, как и все здешние, Виктор начал пить и за все время не смог заработать даже на мотоцикл. Он боялся, что уже не вернется домой, но,  глядя на нас,  вошел в резонанс трезвости. Виктор часто приезжал на работу с алюминиевым бидончиком молока, который передавала нам его жена в знак благодарности за перевоспитание мужа. Это был очень дорогой подарок, т.к. местные коровы, если и были, то жили на сухом пайке скудной растительности. Вообще, местные животные вели спартанский образ жизни. Особенно запомнились прибегавшие к нам поросята, напоминавшие борзых щенков скоростью передвижения и втянутыми животами.

Надо сказать, что растворный узел находился в привилегированном положении. Во первых, у нас часто была вода. Во-вторых, линейка нам не грозила.

Кстати, о линейке. Я не знаю, как просыпались по утрам бойцы мужского рода, они жили в другом подъезде, но девушек будил командирский вопль: «Бабоньки, подъем!» Только по воскресеньям он переходил в тихий шепот из-за двери: «Ну, сколько можно спать?» А в будни, при первых же звуках подъема, бойцы обоего пола горохом сыпались вниз по лестнице на линейку. Опоздавших всегда не хватало, т.к. им грозила уборка помещений, показанных на предыдущем фото.

А наша маленькая бригада, мчалась мимо линейки прямо на растворный узел. До завтрака надо было успеть приготовить и развести по объектам раствор и бетон. Работа кипела в стиле мюзикл. Саша с Лёней швыряли песок на железное сито, скрежетали лопатами и рычали, как Высоцкий: «Но парус! Порвали парус!» Шурик яростно и громко вращал стартер самосвала со словами: «На батарее нету снарядов уже! Надо быстрее на вираже!»

Но мне больше нравился рассказ технолога Петухова.

«Но все же, говорю,

Мы делаем ракеты, извините,

И перекрыли Енисей,

А так же в области балету,

Мы впереди, говорю, планеты всей,

Мы впереди планеты всей!»

Под звуки этого припева ноги мои сами становилось в пятую балетную позицию рядом с бетономешалкой. Но растворомешалка была к балету ближе.

Красная Шапочка обладала капризным женским характером. Она останавливала свой ковш в самое неподходящее время. Не доходя до верхней точки, ковш зависал, требуя, чтобы я дочищала его вручную. Мне было некогда совать в него голову, к тому же Шапочкин ковш любил самовольно приходить в движение, желая меня пристукнуть. Поэтому я делала «гранд батман» одной правой (ногой), но только не в воздух, а по дну ковша. Это было не совсем ноухау, т.к. гранд батман это лейт-движение французского канкан, рожденного, как известно, в рабочей женской среде. Я всего лишь заменила французские ботиночки на кирзовый сапог. Это было предвестником нашего будущего физфак-канкана.

Тогда на целине, почувствовав себя в своей тарелке и высоких сапогах, я внесла еще одно рац-предложение. Я заменила бег по лестнице, идущей вниз, прыжком в песок со второго этажа на первый. Из песка можно было легко перепрыгнуть под лестницу в ящик с цементом, откуда мне надо было бросить всего 4 лопаты цемента М100 в спустившийся к этому моменту ковш . Вот где я оценила достоинства кирзовых сапог! Потом мне оставалась выпрыгнуть из ящика цемента, взбежать по лестнице на второй этаж к пульту, стать в пятую позицию, сделать гранд батман и т.д., пока кузов самосвала не наполнится. В легкие дни мы делали 20-40 замесов, а в более тяжелые 80. Лопаты расширяли плечи, а девушки-поварихи наши талии.

Вместо ресторана

Отправив первые машины, мы бежали в столовую. Но там уже были вымыты тарелки и баки. Лёня был самым длинным и худым, из сострадания девочки-поварихи подвали ему алюминиевый поднос с целым  свиным окороком. Потупив глаза, Леня говорил: «Это не для нас, а для Танечки». Саша ножом, как кинжалом, отрезал устрашающий кусок, предлагал его для приличия мне, и начинался завтрак после которого, как говорят англичане, никакая работа нестрашна.

На еде наш отряд не экономил. Добавку можно было брать неоднократно. И все было вкусным, т.к. готовили сами. За картошкой посылали грузовик в Целиноград, оттуда же, благо Байконур был рядом, привозили варенье и прочие редкости, а лук привезли еще из Москвы. Об этом в первую очередь пронюхали немцы. В вагоне им выделили лучшие нижние полки, в ящиках которых ехали отрядные мешки с луком и чесноком. Немцы стали возмущенно зажимать свои арийские носы, и лук переместился к нам. Местное начальство нас тоже не забывало, каждый день из пекарни привозили горячий белый хлеб. Но лучше бы он был черным.

Кстати, в стенгазете «Советский физик», была как-то напечатана очередная инструкция для девушек: «Будьте любимому не сладким пирожным, а хлебом насущным. Но помните, что не хлебом единым сыт человек».

А еще каждую неделю местное начальство пригоняло нам свинью. Мы не знали, что с ней делать, т.к. сало в жару никто кроме немцев не ел. Но самое страшное, мы не могли поднять на нее руку. Но один из немецких товарищей с радостью вызвался быть мясником. На его работу мы старались не смотреть. Потом возникла проблема, куда девать жир, которого было много, а холодильника не было. На помощи пришли белокурые немки, которые оказались студентками консерватории. Они с удовольствием поглощали горячий белый хлеб, намазывая его свиным жиром а сверху клубничным вареньем, и называли это «бутерброд с конфитюром». На это мы тоже старались не смотреть. Вскоре немки превзошли всех нас по объему и плотности.

Но мы старались быть выше этого. У нас была крыша. Конечно, она была соломенная, но с нее было видно, что земля круглая, и «всюду степи, степи без конца и края».

На крышу мы поднимались в те редкие минуты, когда штукатуры и каменщики не требовали очередную машину раствора. Шурик на пустом самосвале успевал сгонять в поселок за почтой и купить в магазине абрикосовый компот. Забравшись на крышу, мы пускали банку по кругу, дополняя ее водой из бетономешалки по мере падения уровня жидкости. А когда в банке не оставалось даже воды, мы собирали абрикосовые косточки, а пустую банку ставили рядом с предыдущими. Интересно, что скажет будущее поколение, обнаружив в степи сарай, покрытый стеклянными банками? В простейшем случае спишут на пришельцев, благо, Байконур был рядом .

Но предаваться мечтам было некогда, нас ждали новые замесы. Несмотря на свои батманы у ковша, я с ужасом думала, с каким весом я вернусь в спортзал. Вспомнив основной закон – не есть после пяти, я решила вместо ужина бегать по степи. Первые 2-3 дня такой жизни прошли нормально, но потом я решила попросить что-нибудь у врача, благо мы жили вместе. Нашим врачом была студентка мединститута, не умевшая хранить секреты. Она вколола мне глюкозу и проболталась, что таким образом она давно поддерживает силы наших бойцов мужского рода. Но никто не жалуется. Но врач проболталась Лёне, наверное, когда колола глюкозу ему. Лёня собрал комсомольское собрание на 3-х, и все трое вынесли мне строгий выговор за бег по степи вместо ужина.

.

Цветное фото

После комсомольского собрания остался частичный снимок нашей бригады.

Комсомольское собрание бригады растворного узла. Саша относился ко всему философски, Шурик — как будущий дипломат, а я как спортсменка, студентка и комсомолка.  Наблюдателем выступал местный пионер. Лёня остался за кадром, т.к. выносил мне выговор за плохое поведение.

Снимок цветной! А ведь это 1968 г, время, когда покупали не компьютеры, а осциллографы, а изобретателей было больше, чем пользователей. Цифровой техники тогда не было, цветная фото-пленка была дефицитом, а гостей приглашали на показ слайдов. Каждый из 34 кадров был дорогим. А цветная печать была еще дороже. Каким-то одному ему известным способом Славочка где-то доставал реактивы и фотобумагу, сам делал проявители и закрепители, а потом неожиданно дарил нам цветные фото. Так появилось и вышеуказанное. Забегая вред скажу, что т Слава Рылов стал известным фотографом и работает там, где живет настоящая физика в ФИАН и «Курчатнике» (в Lebedev Physical Institute и РНЦ «Курчатовский институт) » Но мне Слава запомнился на Целине.

Студент 2-го курса физфака  Слава Рылов на крыше нового объекта.

А здесь Слава со знаменитым плотником Толиком Ростковым.

Самое лучше общее фото было сделано на крыше завершаемого объекта.

.

Наука и жизнь

В отряде лучше всего жилось Серому Волку и Красной Шапочке, т.е. бетономешалке и растворомешалке. Каждый вечер после работы мы с Лёней и Сашей своих питомцев отчищали, отмывали, смазывали, а самые важные детали а также дефицитный разводной ключ ночью спали под подушкой. Моей.

Челюсти Серого Волка

Борьба с ковшом Красной Шапочки

В заветной конфетной коробке у меня хранятся три основных драгоценности студенческих лет: значок физфака, болт от Красной Шапочки и кусочек непонятного белого металла, один из тех, что падали в степи при запуске ракет с Байконура. Прошло 40 лет, после жизни в странах ЮВА накопилось много чего полудрагоценного, но болт остался дорогим, как память.

А тогда на Целине под кроватью у меня спали еще и кардан, и разводной ключ, они тоже были драгоценностями. Местные техники безбожно воровали и пропивали все инструменты и запчасти. Наша женская спальня была самым охраняемым и надежным местом в поселке, т.к. находилась за семью замками на втором этаже отрядного дома. Помню, как-то среди ночи я вспомнила, что разводной ключ остался рядом с Серым Волком, и смело ринулась его спасать. Поднявшись в темноте на второй этаж растворного узла, я услыхала за спиной тяжелое дыхание. Когда я пришла в себя, в дыре соломенной крыши светила полная луна, а на ее фоне чернели большущие рога. Тощая голодная корова вскарабкалась на проваленную крышу и доедала  остатки соломы. Бедное животное испугалось не меньше меня. Так входили в мою жизнь звезды, рога и черные дыры. Но исчезло желание гулять при луне.

Черные дыры и Сверхновые звезды утвердились в моей жизни, когда я стала дипломницей В. Б. Брагинского и была допущена к первым экспериментам по обнаружению гравитационных волн.  Но т.к. женщина – большое несчастье для экспериментальной установки, то мне было поручено искать ошибки в экспериментальных данных наших американских соперников. Нынешняя рок-звезда от космологии Стив Хокинг тогда еще только выходил на орбиту популярности. Мне он был известен по статьям лишь как Stephen William Hawking, я не знала о его тяжелой болезни и поэтому безжалостно находила у него ошибки. Но начиналось все на целине.

Колебания

Следствием нашей целинной жизни стало будущее распределение по кафедрам. Половина нашей бригады:  Саша Смирнов и Лёня Кузьмин были на курс старше и уже распределились на кафедру Колебаний. В результате на растворном узле цемент, песок и скрежет были пересыпаны научными терминами. Лёня, например, уже занимался недавно открытым эффектом Джозефсона, число публикаций по этой тематике возрастало тогда по экспоненте. Саша тоже занимался чем-то крайне современным. Войдя в резонанс, я решила забыть о модных элементарных частицах и попытаться попасть на замечательную кафедру Колебаний. Я не подозревала тогда, что кроме разговоров об ОТО Эйнштейна будет еще и радиопрактикум, знаменитые 108 часов, которые потрясли не одну нервную женскую систему.

Забегая вперед скажу, что в других бригадах возникли аналогичные резонансные отклики. Так что, и наш, и следующий младший курс последовали примеру старших, и жизнь кафедры Колебаний стала продолжением целинных традиций «день и ночь работа, рук не покладая». Но работали мы красиво. Как сказал потом Брагинский: «И тематика фешенебельная, и дипломницы тоже». Наш курс из-за двойного школьного выпуска 1966 года почти полностью состоял из медалистов и отличников. Конкурс был небывалый и при поступлении, и при распределении по кафедрам. Но тогда на Колебания прошли почти все девочки нашего стройотряда.

Куратор нашей группы, «классный папа» К.С. Ржевкин как-то сознался, что т.к. все претенденты были отличниками, то отбирал он нас еще и по фотографиям. За это ему потом попало от сотрудников. Кафедра Колебаний была традиционно мужской, преподаватели читали спецкурсы в ковбойках, это было нормально. Настоящий физик ходил в синем халате с отверткой в кармане. Но на первом же семинаре нашего курса в аудитории оказалось 13 девушек. Да еще отобранных Ржевкиным. Увидав такой цветник, сотрудники вынуждены были читать спецкурсы в костюмах.

«Кафе после бани»

Каждую субботу в поселковой бане был женский день, а в воскресенье мужской. Все наши дни были рабочими, но по воскресеньям ребята рыцарским жестом освобождали сияющих белизной девочек от черной работы. Утром Лёня приветливо махал с бетономешалки, приглашая меня залезть в ковш и почистить зубы Серому Волку, но это была шутка. В воскресенье у меня с был целый день жизни с головой, не забитой цементом, а у девочек раствором. Днем мы доставали из чемоданов платья и шли «в бассейн». В нескольких км от поселка была вырыта приличных размеров яма для сбора дождевой воды, на местном наречии «копанка», в ней при желании можно было проплыть пару метров. В жару туда приезжали трактора с цистернами, один из которых чуть не перевернулся, повстречав в голой степи группу девушек в ярких платьях.

А мальчики по воскресеньям работали за двоих, т.е. выполняли свою и нашу работу, предвкушая как пойдут вечером в баню. Поселковая баня представляла собой глинобитный сарай, в котором умещалась печка с котлом и бочка с холодной водой. Но главное не размеры, а наличие H₂O.

А вечером было «Кафе после бани». Отмытые до неузнаваемости красавцы входили в столовую с отрядной песней «Однажды по прошпекту я с Манькою гулял». С особым шиком исполнялся куплет:

«Захожу я в залу,

Сажуся я за стол,

Снимаю свое кепи,

Кладу его на пол»

Широким жестом кепки бросали на пол, а на стол уже было подано картофельное пюре, котлеты и пирожные «безе». Девочки-поварихи, прошедшие горнило физпрактикума, могли испечь пирожное даже в степи.

Уже после целины, придя хмурым утром на физфак, я увидала в холле на одной из мраморных колон, где обычно вывешиваются объявления о защитах и семинарах, яркую надпись от руки: «Кафе после бани». Это значило, что в ближайшее воскресенье собирается наш отряд. И сразу стало теплее.

Елки-палки!

В нашем отряде была большая группа немецких студентов, которые на заработанные деньги собирались потом съездить в Москву и Ленинград. И хотя они приехали на целину всего лишь на месяц, первым делом обустроили свое кратковременное жилье. Чем нас очень удивили. Дерева и досок в степи было не найти, но немцы нашли, обстругали, зашкурили и развесили в своих комнатах аккуратные полочки,  вешалочки и т.д. Аккуратные немецкие девушки были студентками консерватории, что не мешало им работать наравне с парнями не щадя свои музыкальные пальцы. При случае немцы любили задавать вопрос: «А где воевал твой отец во время войны?» Но самым страшным и неприличным из ругательств немцы считали наше «Елки-палки!»

Как-то спускаясь с крыши мы увидали, что по степи бежит какой-то человек и размахивает странным предметом. По синей рубашке мы вычислили, что это немец, а когда он добежал, увидали, что это бригадир наших немецких каменщиков Вернер. Характер у Вернера был очень нордический. Пылая жаром и возмущением Вернер размахивал веревкой, к которой была привязана голова свиньи. Кто-то из юмористов отправил эту голову немцам вместе с раствором.

«Ельки-пальки, полраствора свинья!» -только и мог сказать по-русски Вернер .

И запустил эту голову прямо в самосвал со свежим раствором. Голова стала бессмертной и пошла гулять по объектам. В одно прекрасное утро, еще не проснувшись окончательно, я потянулась к рубильнику и наткнулась на холодное свиное рыло. «Елки-палки!»

Говоря словами классика: «Окно брякнуло с шумом; стекла, звеня, вылетели вон, и страшная свиная рожа выставилась, поводя очами, как будто спрашивая: «А что вы тут делаете, добрые люди?» (Н. В. Гоголь. Вечера на хуторе близ Диканьки)

Так закалялась наша нервная система. Вернер тоже проникся нашими традициями. Перед отъездом он даже захотел в бросить в прощальный костер свою новую синюю рубашку, чтобы наша дружба не угасала. Но Лёня успел продолжить взамен свою старую.

Все было хорошо, только с водой были проблемы, ее привозили раз в неделю. А в конце недели ее не было ни в умывальниках, ни на растворном узле.

Без воды

«Бедный Йорик!»

На фото мы с Сашей Смирновым ждем, когда привезут воду, а Лёня Кузьмин за кадром обсуждает проблему с Димой Скулачевым. Дима, как экспериментатор, не вдаваясь в теорию, предлагает новую систему водоснабжения бетономешалки. А Лёня доказывает, что по законам физики Димина конструкция работать не может. Побеждает дружба, Лёня с Димой заключают пари: проигравший будет острижен наголо ровно за 15 суток до прибытия в Москву.

Надо сказать, что Димина система заработала с успехом, а Лёня Кузьмин был острижен. Стрижка была долгой, т.к. ножницам мешал бетон и советы всего отряда. Сначала проспорившему Лёне сделали прическу Юлия Цезаря, затем других великих, а в конце он был острижен как Фантомас. Этот фильм и его герой гуляли по экранам в наши 60-е, а Леня и в жизни смеялся как, Фантомас на экране. Лёня все делал громко и с удовольствием, особенно, когда пел. Только мы никак не могли понять, что он поет, узнаваемыми были только слова. Но Лёня думал, что у нас нет слуха, и пел еще громче. Теперь Лёня профессор Чалмерского технологического университета в Гётеборге.

А это Лёня собирается на слет стройотрядов.

А ну-ка, девушки!

На слет стройотрядов мы прибыли с шиком, в собственном самосвале, а не в каком-то там автобусе. Ехали по степи без дорог и GPS, с ветерком и пылью. Ребята душевно пели:

«Степь да степь кругом,
Путь далек лежит,
В той степи глухой
Умирал ямщик…»

Но наш самосвал пылил уверенно и умирать не думал. Пассажиры тоже.

«А ну-ка, девушки! Ну красавицы!

Пускай роет о нас страна!

И громкой песнею пускай прославятся

Среди героев наши имена!»

На слете мы стряхнули с себя пыль казахских степей и заняли первое место на конкурсе художественной самодеятельности целинных отрядов.

Наши девушки-штукатурки пели лучше всех.

А всё кончается, кончается, кончается…

Закончилась наша Целина. Уезжать не хотелось. Виктор-шофер пришел  провожать нас в белой рубашке и принес букетик резеды из своего палисадника. Царский подарок в степи. Пожали друг другу руки. Виктор расплакался и пообещал не пить и после нашего отъезда.

Раздался клич: «По машинам!» Привычным движением, отталкиваясь от колес грузовика, мы перемахивали через борт легко и уверенно, не так, как в начале целины. Земля, к которой мы привыкли, осталась внизу. В небе сверкала банками крыша растворного узла. Поехали! Красная Шапочка,  Серый Волк, на кого мы вас покидаем!?

Вернувшись в Москву, мы долго не расставались с целинными костюмами, друзьями и воспоминаниями. Если честно, они остались навсегда.

Кафедральный вечер гостиной ГЗ. «Ты у меня одна…» поют наши штукатурки: Таня Зверева, Света, Кураева и Люба Наконечникова.

.

Ваша Татьяна Бойко, выпуск 1972 г. tanazarova@mail.ru

Если кому-то будет интересна  книга в PDF-формате, я с удовольствием её пришлю.

♦  Рубрика: Литературная страница, МГУ им. Ломоносова.
♥  Метки: 1968 г > ССО > студенты > физфак МГУ > фото > целина