Путешествие из Москвы в Петербург

       В это время я много разъезжал по стране.

    Однажды дела в Москве потребовали быстро переместиться в Ленинград. Быстро — это значит самолёт? Но как раз появилось сообщение, что на Октябрьской дороге пустили новый сверхскорый поезд Р-200. Четыре часа в пути с одной короткой остановкой в Бологое, в том пункте, где, как известно из «утечки информации», царь, проводя на плане по линейке трассу между столицами, наехал карандашом на собственный ноготь и вставил в идеально прямой путь небольшую дугу.

   Самолётом лететь до Ленинграда теоретически немного больше часа. Но надо прибавить время на автобусы до Шереметьева и от Пулково с их ожиданием, высиживание в аэропорту и катание по рулёжкам лётного поля. Получалось на Р-200 существенно быстрее. Да и проще сесть на поезд в центре Москвы и выйти из такого же вокзала, спроектированного тем же архитектором Тоном, прямо на Невский.

     Правда, времени до отправления экспресса оставалось совсем ничего, но я вспомнил одно обстоятельство, на которое можно было рассчитывать в критическом случае. История эта такова. Как-то мне позвонили из Ленинграда, и незнакомый человек предложил принять участие в их работе по созданию скоростного электропоезда. Мы тогда были завалены заказами. Смысл предложения был не очень близок к точному приводу. Короче, я понял, они сами всё сделают, если помочь им с датчиком скорости. Назавтра я выслал в Институт инженеров железнодорожного транспорта (ЛИИЖТ) чертежи нашего зубчатого датчика, такого одновременно грубого и точного, что как раз подходил к суровым условиям железной дороги. Его надёжность была вне сомнений и проверена в различных применениях. Согласен — так не поступают, но назначение подарка было выше соображений коммерции. Впоследствии я получил очень полезную для защиты бумагу, где ЛИИЖТ сообщал:

      «По вашим чертежам были изготовлены и установлены на всех колёсных парах поезда Р-200 датчики контроля скорости. Их использование в системе антиюзового торможения дало хорошие результаты, обеспечив большую безопасность движения?»

Фотографии чудо-поезда замелькали в газетах.

     Даже продавали сахар, кусочки которого упаковали в красивые голубые обёртки с изображением нового экспресса. Такой сахарок был у меня всегда с собой. Только там не было упомянуто, кто придумал для него датчики скорости. Этот пробел приходилось заполнять своими словами.

     И вот этот поезд гоняет между столицами, а я за 5 минут до 12-00, времени его отправления, указанного на больших табло, вбегаю в зал Ленинградского вокзала. На предельной скорости лавирую между неспешно идущими во всех направлениях пассажирами. Расспрашивать — где и как пройти!? — некогда. Вот и кассовый зал. Здорово, у окошечек ни души! Но… девушка-кассир задорно улыбается:

    — Билеты уже не продаём.

    Снова, поворачивая по указателям направо и налево, выруливаю на перрон. Вот он стоит, готовый к броску, серебристо-голубой красавец с особыми приземистыми, соединенными воедино, обтекаемой формы вагонами. Миную локомотив, похожий на голову акулы. Перрон пуст, только у дверей первого вагона стоят двое и с любопытством смотрят на фельетонную фигуру непременного опаздывающего.

— Извините, где мне увидеть кого-нибудь из инженеров, обслуживающих поезд?

— А вот мы те самые инженеры. А что вы хотите?

— Видите ли, мне надо срочно в Ленинград, а билеты на ваш поезд уже не продают. А я, между прочим, имею к нему некоторое отношение. — Я называю фамилию человека, которому выслал тогда чертежи и говорю о датчиках и тормозах.

     Эти люди сразу переглянулись, заулыбались и сделали мне приглашающий жест. Не мешкая ни секунды, я шагнул в вагон, двери которого немедленно закрылись, и я поплыл в Ленинград. Да, именно поплыл — так плавно и мягко без малейшего толчка тронулся поезд, как, я считал до этого, только мой привод умел начать движение.

     Меня посадили на мягкую скамью в служебном вагоне. После технических разговоров о тиристорах, обратных связях, помехах и т.п. меня провели к пульту управления. Здесь никого не было, поскольку сейчас голова поезда находилась с противоположной стороны. Я посидел в кресле машиниста-оператора, представляя себя пилотом и любуясь убегавшими подмосковными постройками по сторонам быстро суживающейся рельсовой колеи.

    Вернувшись после короткой экскурсии, мы продолжали беседовать. Поезд необычно быстро выбрался на волю и легко скользил среди зелени полей и лесов. Я обратил внимание на высокий и крепкий забор вдоль путей.

— О, вы правильно заметили, — сказал мой гид. — Но это целая история. Её мне рассказал начальник дистанции. Эту ограду пришлось строить на протяжении всех 600 километров, с обеих сторон железной дороги.

— Ну, понятно, коровы, лоси ….

— Нет, не только. Сверхскоростной поезд потребовал укрепления пути. Решили, что проще проложить параллельно старой новую колею. Особого качества рельсы привинтили прочно к новым шпалам. При первых прогонах состав вёл себя отлично, никаких качаний. Однако через некоторое время кое-где появилась вибрация. Прогнали вагон-лабораторию, обнаружили неожиданную причину — на этих участках исчезла часть крепёжных гаек. Что за чудеса? Вспомнили чеховского злоумышленника, который отвинчивал гайки, чтобы ловить рыбу. Грузило ему было нужно. Чтобы тяжёлое и с дыркой. Но это было при царях. На всякий случай прошлись по окрестным водоёмам. Нет там никаких рыбаков. Мужички вообще в деревнях повывелись, а бабы рыбу не ловят. С ног сбились. И всё же причину нашли. У каждой бабки в избе висят ходики. Может, уже люди и не знают — это часы такие, которые работают не от пружины и не от батарейки. Колёсики крутит подвешенная гиря, которую бабка дважды в день за цепочку поднимает, передавая ей свою энергию. Заводит хронометр, которому уже, может, сто лет. Свой ресурс эти часы давно выработали, веса гири стало не хватать. Вот тут, по словам этих бабушек, без гаек не обойтись. У некоторых рядом с гирей висело штук по пять таких «тяжёлых с дыркой». Увещевали старушек, пугали и законами, и иконами — соглашались, огорчённо кивали, но гайки пропадали, как прежде. Вот и воздвигли забор. И забот с ним не меньше, чем с тиристорами.

    Мне было интересно посмотреть — как она жизнь в суперэкспрессе? Один красивый нескончаемый вагон, никаких тамбуров. Похоже более на самолёт. Ряды кресел, в которых некоторые пассажиры успели заснуть. В окно смотреть не имеет смысла. При скорости за 200 всё сливается за бортом, глаз не успевает схватить отдельные предметы. Обычно в поезде мне нравится засечь время, сосчитать за окном 10 стометровых столбиков и определить скорость. Вот проехали километр за 30 секунд. «Ого! — скажешь себе. — 120 километров в час, здорово несётся!?»

     Здесь считать не требуется. С помощью зубчатых датчиков скорость измеряется точно, и над каждой дверью табло с крупными зелёными цифрами. Вот сейчас на указателе высвечивается — 212. Оживлённо в буфетах. Нарядные длинноногие, как стюардессы буфетчицы, (похоже —  им море по колено), пытаются налить любителям коньячок и кофе. Это им не очень удаётся — всё же потряхивает. Улыбок много, а любителей-счастливчиков с чашечками в руках — всего несколько.

     И вот уже поезд сбавил ход. Обычно железнодорожные пригороды Ленинграда тянутся так долго…. Но наш поезд проскользнул к вокзалу, будто с другого входа. За окном поплыла платформа… Стоп и открылись двери. Обычная перронная суета.

    Но вокзал, это только на первый взгляд — поездное хозяйство. Его видавшие виды стены опалило не время, а пламень встреч и боль разлук.

     Кто это так выпорхнул из вагона? Обгоняя всех, устремился к зданию вокзала. Наверное, его ждёт особая встреча?

    Среди всех приятных, ленинградских лиц, внимательно смотревших на поток приехавших, одно вдруг вспыхнуло и стало несравнимо прекрасным. Они встретились, и всё вокруг исчезло: нет людей, нет вокзалов, да и самой вселенной не существует. «Я клянусь, что это любовь была!», — так сказал Поэт.

    А навстречу всё шли встречающие — высокие, красиво одетые, приветливые, милые моему сердцу люди. Я оказался в Ленинграде

Автор Роман Трахтенберг