Оглавление

Татьянин день 3

12-е и 25-е января 3

ГЗ МГУ снаружи и внутри 4

Внутри ДК 6

За партой 9

Факультеты 13

Общежитие 16

Случай на экзамене 19

Не только физика 21

М.В. Ломоносов 22

Шувалов 26

XVIII век 29

НА ФИЗФАКЕ ЖИВЕМ… 42

Вечер 1966 42

Вечер 1992 44

В ПОИСКАХ ГРАВИТАЦИОННЫХ ВОЛН 48

Брагинский 48

Семинар по средам 49

Кип Торн 50

Ноябрь 2016 51

1970 г. 53

НАШИ ИМЕНА 56

Сборник рассказов о Московском государственном университете им. Ломоносова и жизни на физфаке в 1966 -1972 годах и позже.

Автор Т. Бойко (в браке Назарова), физфак МГУ, Кафедра Физики Колебаний, выпуск 1972 г.

Татьянин день

Всем Татьянам и студентам МГУ посвящается

12-е и 25-е января

Так случилось, что  меня назвали Татьяной. Возможно, с легкой руки Пушкина. Раньше старшей дочери часто давали имя Татьяна.
«И что ж? оно приятно, звучно;
Но с ним, я знаю, неразлучно
Воспоминанье старины
Иль девичьей! Мы все должны
Признаться: вкусу очень мало
У нас и в наших именах
(Не говорим уж о стихах)»  [1]

Но для меня воспоминанья  старины — это 60-е годы (простите, прошлого века) . Это была эпоха  советской  цивилизации,   когда  в школе  основными предметами были математика,  физика,  химия,  русский  язык и литература. Так что,   имена святых  и дни  религиозных  праздников тогда  знали только  старые  бабушки.   Теперь наоборот.

Но благодаря своему имени,  я запомнила, что  именины Татьяны Лариной были вскоре после святочных праздников и гаданий:

«Но вот багряною рукою
Заря от утренних долин
Выводит с солнцем за собою
Веселый праздник именин»

День 12 января в народе назывался «Солныш»,  а в честь   именинницы  Татьяны   в этот день в ее доме был устроен бал, на котором:

«Когда гремел мазурки гром,
В огромной зале всё дрожало,
Паркет трещал под каблуком,
Тряслися, дребезжали рамы»

Здесь, как вы помните,      скептический Онегин слишком пошутил над романтическим Ленским.

Но почему  это происходило 12 января,  а не 25-го ?

Пушкинская Татьяна жила в первой  четверти XIX века, когда  государственной религией Российской  Империи было Православие,  которое предпочитало  старый стиль, т.е.   юлианский календарь,  веденный Юлием Цезарем в 46 г. до н.э. Привыкнув к юлианскому,  Русская церковь   сопротивлялась введению  григорианского календаря,   которым в это время уже  пользовалась Европа.   Но разница между юлианским и григорианским календарями, которая  в XIX веке составляла 12 дней, а    в  XX—XXI веках   13 дней,  создавала неудобства в отношениях с Европой. Советская власть, как бы ее ни ругали,  была  светской, поэтому декретом СНК РСФСР от 24 января 1918 г.   был введен григорианский календарь, в соответствии с которым была введена поправка в 13 суток  «в целях установления в России одинакового почти со всеми культурными народами исчисления времени».  А днем раньше,   23 января (5 февраля) 1918 г.,   декретом СНК  РСФСР  церковь была отделена от государства, так что   привязка нового  гражданского календаря к церковному стала неактуальной. Но  в народе возникла  традиция      праздновать  дважды,     по старому и новому стилю, например,  Новый Год.    А день великомученицы Татианы  сместился на 25 января и стал называться просто  Татьянин день.

Надо сказать, что   религия для меня — это обширная и  непостоянная область мировой истории и культуры. Я  с уважением отношусь ко всем религиям и тем,  кто в них  разбирается  и кто верует бескорыстно,  ведь  меня  крестили в детстве, когда это было немодным и даже опасным.

ГЗ МГУ снаружи и внутри

А  лучшие мои годы   прошли  в храме,  точнее,  в храме науки – в Главном Здании МГУ на Ленгорах. ГЗ МГУ было построено на века в   трудные послевоенные  годы (1949-1953) на месте бывших оврагов и деревушек. [2]

После 1953 г.  ГЗ МГУ оставалось  самым высоким в Европе  на  протяжении  37 лет (до постройки Мессетурма во Франкфурте). К тому же ровно 50 лет  ГЗ МГУ было  самым высоким зданием  России,   (до завершения  основных работ при строительстве Триумф-Паласа).

Высота нашего ГЗ  МГУ вместе со шпилем равна 240 м!

Главный Вход ГЗ МГУ

«Любимых окон  негасимый свет» .

Вдоль бассейна, где так прекрасно отражается ГЗ, мы гуляли в основном по вечерам. А утром, сломя голову, мы неслись на физфак по гранитной лестнице Дворца Культуры МГУ, проще ДК.

Внутри ДК был настоящий мраморный дворец

Редкий снимок пустого ДК, наверное, сделан очень ранним утром.

Самым роскошным был второй этаж с паркетом карельской березы.

Отсюда вели двери в Актовый зал, где до сиз пор сохранилась роскошь мозаики советских времен.

О роскоши сталинских лет говорили даже решетки, скрывающие батареи центрального отопления.

На факультетах мрамор уступал место дубовым панелям тихих коридоров.

За партой

В наших аудиториях стояли классические дубовые парты.

Надо сказать, что эти парты были очень удобными.

Дорогие одногрупники, признайтесь теперь, кто поделился со мной конспектом на зачете по спецкурсу и кто сфотографировал этот момент в 1971 г?

Правда, скульптор В.И Мухина считала, что у советских студенток книги должны быть намного больше.

Скульптуры, украшающие  фасады в ГЗ МГУ,   были  выполнены   в мастерской В.И Мухиной, автора знаменитого монумента «Рабочий  и Колхозница». Этот монумент чуть был не установлен перед ГЗ,   и кстати, до сих пор остается  эмблемой киностудии «Мосфильм».  Тогда были другие   идеалы женщины.

Как писали в студенческой  стенгазете «Советский физик»:

«Дева-физик,  что за  диво!
Надивиться не могу.
Ты красива, говорлива,
Так зачем же в МГУ?
И насупившись сварливо,
Отвечала дева-диво:
Девы всякие нужны,
Девы всякие важны.»

Но нам  нужны  были далеко не все лекции. Важными мы считали и с удовольствием посещали то, что было ясно,  понятно  и  далеко от политики. Может,  поэтому тогда конкурс на  физфак,  мехмат и химфак  был более 15  человек   на место. Мы получали эстетическое удовольствие от красивых  формул,  а многословные  лекции по научному коммунизму  посещали  под угрозой переклички и  лишения стипендии.  Немного интересней были лекции по истории, в т.ч.  истории религий, благодаря которым я теперь    уважаю   религии   всех стран,  где удалось побывать.

Тогда    мы успешно соревновались   с американцами в экспериментальной проверке Общей Теории Относительности и регистрации   гравитационные волн. Так что моя голова была занята вычислениями энергий,   выделяющихся при рождении Сверхновых звезд или смерти Черных дыр.  На фоне  современной астрофизики и космологии  легенды  Ветхого завета   были красивыми  только на фресках Микельанджело.  А с потолка ГЗ на нас смотрели те, кого мы боготворили  вне зависимости от эпохи, национальности и вероисповедания.

 

Фриз в фойе перед Актовым залом второго этажа  ГЗ МГУ.

Что касается святых, то, например,   раннехристианскую святую Татиану,   пострадавшую  за свои убеждения в III веке,  мне было по-человечески жалко. Известно, что воспитанная отцом в строгих христианских традициях, Татиана на    дух не переносила языческие символы, в том числе греческие и римские храмы и статуи. Если верить святителю Димитрию Ростовскому, на «совести» святой Татианы есть даже разрушения древних храмов и скульптур. Святая пострадала за свою фанатичную ненависть к язычеству. После мучений и издевательств она была обезглавлена вместе с отцом.

Разрушение древних храмов и памятников  продолжается  и сейчас….Часто новая власть называет святыми тех,  кто уничтожал религию и достижения предыдущей.     Что  касается мучеников,  то  я не могу  простить Святой Инквизиции мучений гениального   Галилея и  Джордано Бруно,  подвергшегося  «наказанию без пролития крови»,  что означало сожжение  живым. А сколько  тысяч женщин было сожжено по голословным обвинениям в ереси!  Наверное,  меня бы за такие слова  тоже сожгли.

2014 г. Бал в фойе ГЗ МГУ.

Здесь мы когда-то  танцевали «шейк» на  «шпильках» и в миниюбках. И  паркет из карельской березы  не треснул под ударами наших  каблуков, отточенных как  альпенштоки. Мы  были  свободными.  В то  время в МГУ   свободно и бесплатно могли учиться  дети рабочих и колхозников  из любой советской республики. Правда, кроме математики,  физики и химии надо было сдать не менее сложный экзамен по русскому языку и литературе. Причем,   общежитие в ГЗ МГУ  давалось  всем иногородним студентам за символическую плату, которая была  меньше  10% от стипендии. Поэтому, студенты были независимые, многие помогали родителям, а не наоборот. В комнатах  аспиранты жили по одному,  студенты  по трое, на старших курсах по двое, а  «женатикам» сразу  давались  отдельные комнаты. Таким образом,   любовь   была  освящена браком.

Факультеты

Сейчас принято смотреть на всё глазами Google, а раньше лучшая точка зрения (и фотосъемки) была на высоте птичьего полета.

Фото 60-х.  Физфак справа, химфак  слева, мехмат в высотной части ГЗ, вокруг которой студенческие  общежития.

Конечно, самым лучшим из всех факультетов МГУ был наш родной физфак.

Надо сказать, что первоначально ГЗ МГУ  планировалось как общежитие и гостиница для студентов и преподавателей. Но потом выросла 34-этажная центральная часть (корпус А), в которой расположены    суровый мехмат, романтический географический,  студентки которого величали себя географинями,  и  самый романтический геологический. В наше время некоторые студенты этих факультетов даже  не покупали зимнюю одежду, т.к.  в  любой мороз  они переходили по коридорам из зоны в зону  и прямо  из общежития  попадали в нужную аудиторию, спортзал и,  разумеется,  в буфеты,  столовые  и магазины.    Правда,  лифты по утрам и вечерам  были так загружены, что приходилось не переходить, а  перебегать,  и не только  вниз.

Но физики и конкурирующие с ними химики  вели здоровый образ жизни, физфак и его зеркальное  отражение  химфак были отделены от Дома Культуры   (ДК) МГУ широкой  улицей, которая теперь  носит   имя Акдемика Хохлова.  В славные 60-е Рем Хохлов был  одним из наших профессоров, создателем кафедры Волновых   Процессов — самой лучшей кафедры физфака. А в мире Рем Хохлов был известен как один из основоположников нелинейной оптики. Кроме этого красивый и молодой  Хохлов был Снежным  Барсом. Этот   неофициальный международный титул  присуждался   альпинистам за покорение всех четырех вершин бывшего СССР  высотой свыше  7000 м.  В 1973 Р.В . Хохлов стал ректором МГУ, а в 1977 Рема  Хохлова,  великого физика и альпиниста не стало. К сожалению, Рем Викторович погиб 8 августа 1977 г. и трагедия произошла   не на Памире при спуске с пика Коммунизма,  а в Москве, в современной кремлёвской больнице на Ленинских Горах, куда Хохлов был срочно эвакуирован без очевидной надобности из больницы г. Душанбе, где его поставили на ноги после переохлаждения у пика Коммунизма (см. фильм «Последняя высота Рема Хохлова»). (Пик Коммунизма, са­мая вы­со­кая вер­ши­на Па­ми­ра, в Тад­жи­ки­ста­не. На­хо­дит­ся в Зап. Па­ми­ре, высота  до 7495 м. Пер­вое вос­хо­ж­де­ние (1933) со­вер­ше­но российским  аль­пи­ни­стом Е. М. Аба­ла­ко­вым. До 1962 – пик Ста­ли­на, с 1999 в Тад­жи­ки­ста­не на­зы­ва­ет­ся «пик Ис­маи­ла Са­ма­ни» (в честь ос­но­ва­те­ля пер­во­го тад­жик­ско­го го­су­дар­ст­ва).   Рем Хохлов погиб, но  остался нашим кумиром.

В 60-х факультет вычислительной математики и кибернетики (ВМК) МГУ  был еще  в подполье, т.е. он существовал  в 2-х частях:  на  физфаке, как «кафедра  физики  для мехмата»,  и   на мехмате, как «кафедра математики для физфака». Дело в том,   что тогда  в СССР  были две «продажные девки капитализма» — генетика и кибернетика, которые удачно  скрывали свое лицо и  местонахождение. Нас спасло чувство юмора.

25 лет спустя    моя  дочь-студентка    принесла   домой   новую валюту, выпущенную   студентами Факультета Вычислительной Математики и Кибернетики (ВМК) МГУ. Это была  отпечатанная   на принтере банкнота   достоинством  «одна костомарка»,    в честь 2-го  декана ВМК  Д.П. Костомарова. Это  был тот страшный и красивый  Костомаров, читавший когда-то на физфаке    курс  лекций «Методы Математической  Физики»  (ММФ), что расшифровывалось  в народе как  «Могила Молодого Физика», и которому я  сдавала и ММФ,  и устную математику на вступительных.  А первым деканом ВМК  был тоже наш физфаковский  профессор,   патриарх А.Н. Тихонов,  автор знаменитого  учебника, по которому мы сдавали ММФ. И  наш первый  любимый Ильин тоже перешел на ВМК и стал  там завкафедрой общей математики. А Эдуард Генрихович Позняк остался на родном физфаке.  Мир тесен,   особенно,  научный.   ВМК с  1970 г  расположен  в новом здании  (Учебный корпус № 2) , от  физфака его отделят   улица Лебедева.

Общежитие

Начиная с 3-го курса мы жили в ГЗ МГУ. В 60-х физики занимали выходящую на юго-восток зону Б, где размещались со 2-го по 12-й этаж в комнатах на 3-х . А конкурирующие с нами химики занимали «зеркальное отражение» ГЗ , Т.е.  зону В, выходящую на северо-запад. Я думала, так будет всегда, но через 25 лет, когда учились мои дети, физики и химик (о ужас!) поменялись зонами.

Это известный снимок комнаты общежития в ГЗ МГУ, сделанный в 1950-е. .

Судя по виду из окна, это зона Б. Знакомая вечная мебель: диван, стол, секретер, стул и даже коврик были в прекрасном состоянии, когда мы жили здесь с 1969 по 1972 г. Правда, в отличие от картинки, в комнаты селили уже по три человека, и кроме дивна ставили кровать и выдавали раскладушку. Но аспиранты жили по одному!

Светская жизнь проходила в холлах, откуда звездой расходились коридоры и где кроме лифтов и сталинских кожаных кресел и диванов стояли закрытые будки городских телефонов-автоматов (2 коп. за неограниченный по времени звонок).

Но центром притяжения был бесплатный телефон на пульте. О, этот пульт! Сюда приходили не только письма и почтовые переводы, но и телефонные звонки. Для вызова достаточно было назвать имя и номер комнаты, и дежурный на пульте по связи вызывал на переговоры прямо из комнаты. Но самое удивительное, что и пульт, и связь, несмотря на круглосуточную эксплуатацию, работали исправно. По крайней мере, в наше время. Это было тем интересней, что у многих жителей СССР вообще не было домашнего телефона, в городах тогда далеко не на всех улицах можно было найти телефон-автомат. Даже в США в голливудских фильмах белый телефонный аппарат изображал чрезмерную роскошь. А в это время в ГЗ МГУ каждый аспирант мог иметь свой телефонный аппарат в комнате. Забегая вперед скажу, что благодаря очереди на пульте и срочной необходимости позвонить, я познакомилась со своим будущим мужем, в то время аспирантом и обладателем белого телефона-аппарата, который у нас до сих пор работает.

Случай на экзамене

Соседей по комнате мы выбирали   по родству характеров,  так в нашей комнате в зоне Б ГЗ МГУ оказались три Татьяны. Когда одну из нас вызывали к телефону,  стоящему  в холле этажа,  то у дежурного были проблемы, девушек-«физинь» было мало, так что их знали и вызывали по именам и другим характерным признакам, а не по фамилиям. И пришлось нам иметь волосы разного цвета.

У самой красивой  из нас была настоящая  русая  коса до пояса, сплошные  «5» в зачетке   и день рождения  12 января, а это  самый разгар зимней сессии.

Тогда было модно сдавать физику и математику  только на «4» и «5», «хор»  и «отл», соответственно. Если   на экзамене грозил «уд», т.е.  «3»,  мы просили поставить «неуд» т.е.  «2»,  чтобы в конце сессии пересдать на «хор»,  если ответить на «отл».  За эти проделки нас ругали в учебной части.  Мы были далеко не «ботаниками»: вечера  проводили в театрах и  спортзалах,  лето в стройотряде,  зиму в горах.   А тон задавали профессора, основные курсы  читались  столь аристократично,    безупречно и  доброжелательно,  что мы входили в резонанс.  Более того, профессора нас понимали и выпускали в поддержку курсы своих лекций на 600-700 страницах  и,   для надежности,   в твердых  переплетах. Все книги выдавались нам бесплатно в БУП,   в таких условиях сдавать на «3» было просто некрасиво. Вообще,   у нас было принято   говорить «тривиально» и делать вид, что мы ничего не делаем.

Помню,  на 2-ом курсе  в зимнюю сессию мы сдавали «Основы Математического Анализа»,  в народе «матан». Его  нам  читали любимые лекторы и герои  студенческих анекдотов:    на первом курсе   профессор Владимир Александрович   Ильин, которому  было тогда  38 лет,   а на втором курсе Эдуард Генрихович  Позняк,  которого мы боялись больше,  т.к.  ему  было тогда уже 43.  Первую часть их нового  двухтомника мы фамильярно называли «Ильин», в вторую «Позняк».   Первый том был легким,  а второй тяжелым,   помимо   кратных,  криволинейных и поверхностных интегралов он включал  теорию   рядов и интегралов Фурье. Эти ряды впоследствии оказались  самыми нужными, но тогда вызывали  большой   мандраж и потерю  аппетита перед экзаменом.

«Мои первые книжки»

И вот наша  русая Татьяна, собираясь сдавать  экзамен,   положила на счастье новый,  красный и тяжелый том «Позняка»  сначала в портфель, а потом и в парту. Наверное,   ей вспомнилась статуя Мухиной,  символизирующая трудолюбивую студентку.  Когда  в аудитории наступила гробовая тишина подготовки,  нарушаемая лишь   мягкими шагами Эдуарда Генриховича,  ходившего  между  рядами, его новый учебник не выдержал и выпал из парты нашей Татьяны. Со стуком он упал  на пол. Это означало списывание и позор хуже «неуда». Но тут в группе кто-то крикнул: «Пощадите, у нее сегодня день рождения!». Грозный Позняк  взял зачетку,  но вместо «неуда»   сказал: «Так вы оказывается еще и Татьяна. Сегодня Татьянин день,  поэтому я разрешаю вам взять другой билет.»  В результате  наша Татьяна получила тогда «хор».

Тогда мы впервые  почувствовали,   что день Татьяны — это нечто  большое и  светлое,  по крайне мере,  на физфаке МГУ. И мы,  все три  Татьяны одной  комнаты, с той поры  стали отмечать  Татьянин день 12 января и назвали его «5/2 праздника»,   считая,  что если день рождения это целый праздник, то  именины    всего лишь половина. Т.к. в комнате жили  3 Татьяны,  то 1+3/2 = 5/2. Это были прекрасные и далекие 60-е.

Не только физика

Сейчас шестидесятниками называют обычно классиков бардовской  песни —  Окуджаву,  Высоцкого,  великих артистов Таганки и Современника.  Все они приезжали к нам в ДК МГУ  обкатывать  новые программы в концертном зале Клуба ДК.  Студенты были и  зрителями, и  критиками. Билеты на такие концерты добывались с большим трудом, но еще труднее было попасть на ежегодный конкурс художественной  самодеятельности МГУ.  В финал  выходили,  обычно,  физфак и химфак. Мы занимали первые места в поэзии и  бардовской песне, а химики   — в  танцах.

Наши физфаковцы Сергей и Татьяна Никитины поют до сих пор. А самой красивой  на физфаке была «Венера физическая»,  ставшая потом солисткой  Большого театра, сопрано Любовь Богданова. Началом ее оперной карьеры  была  роль «Венеры»  в известной  физфаковской     опере  «Архимед», где прекрасная  Венера соблазняла  героя арией «Тебе не  даст наука счастья и покоя…». Музыку к «Архимеду»  предусмотрительно написали до этого Верди,  Гуно, Шуберт,  Штраус и др. Правда,  в ожидании завершения строительства  ГЗ МГУ, и главное, физфака, они вынуждены  были вставлять свои хиты в старые оперы, что и сделало их классическими.  Чтобы оперные выражения были доступны всем, Архимеда в его славный университет   не пропускал хор вахтеров. Это была любимая сцена,  т.к. мимо  задержанного Архимеда  без пропусков и экзаменов  в Университет проходили «дети». Вахтеры многозначительно поднимали  палец кверху,  объясняя,   что это «божьи дети».  Но в наше время божьи  дети шли в основном на гуманитарные факультеты на Моховой, ибо на естественных   учиться  было трудно.

В те времена все гонялись за книжкой «Физики шутят». А гуманитарии шутили  на Моховой, в   театре-студии «Наш Дом» выпускника журфака МГУ  Марка Розовского. «Наш Дом» занимал тогда Церковь св. Татианы. Так что,  не только физики шутили и были безбожниками.

Дом Культуры (ДК)  МГУ отличался  от официального   Главного Входа не только близостью к физфаку и конкурирующему химфаку, но и стоящим перед ними   памятником Ломоносову.

ГЗ МГУ со стороны ДК

М.В. Ломоносов

Мы  любили  Михаила Васильевича  не только за широкий  спектр  научной деятельности: естествознание, химия,  физика,  минералогия, история, опто-механика, астрономия, но и за его характер.

Как вы знаете,  холодным декабрьским днем 1730 года 19 летний Ломоносов  вышел  из далекой Архангельской области и за три недели пешком дошел до Москвы  с одной котомкой,   в которой  был тулуп,  две рубахи и два учебника, подаренные соседом:  «Грамматика» Смотрицкого и «Арифметика» Магницкого.   Это напоминало иногородним студентам   собственную решимость и даже наглость — приехать в Москву без связей и денег и  поступить в лучший из университетов. А котомка   напоминала туристический рюкзак. А позже в  лихие  90-е, когда уже мои дети стали студентами,    от имени  ректора торжественно обещали,   что,  если Ломоносов  пришел учиться с одной лишь котомкой и без копейки денег, то в основанном им Московском Университете  студенты всегда будут учиться бесплатно.

Надо сказать,  что  студенческая жизнь Ломоносова протекала в нищете и   бедности «на алтын  (три копейки )  в день».   Но гениальность закаляется в трудностях, а Ломоносов был не просто гением в  какой-то одной области, это  был универсальный человек, т.е. энциклопедист и полимат. Таких людей в истории немного, в    одном ряду  с Михаилом Ломоносовым стоят  Леонардо да Винчи и   Роджер Бэкон, английский философ и естествоиспытатель.    8   мая  1940 года, в дни празднования  185-летнего юбилея, университету было присвоено имя М.В. Ломоносова, которое он носит и поныне. Это звучит гордо —  МГУ имени . М.В. Ломоносова  —  Lomonosov Moscow State University.

Что касается памятников, то, как писала газета «Московский университет» в ноябре 1948 года, главный архитектор Л.В. Руднев продемонстрировал на Совете МГУ эскизы и макет здания и дал объяснения к ним: «Строительство ведется в районе Ленинских гор на участке 110 га. Главное здание, высотой 180 м, увенчается величественной скульптурой В.И. Ленина». Говорят еще, что   в другом  проекте   планировалось установить  на вершине ГЗ гигантскую  статую  Ломоносова, имеющую некоторое  портретное сходство   со Сталиным.   Но Сталин предложил заменить  статую  шпилем со  звездой.

А любимая всеми статуя М.В.  Ломоносова установлена перед    ГЗ МГУ (корпус А)  точно в центре площади,   посередине   между соперниками:  химфаком слева и  физфаком справа,  но  спиной  к их  общему конкуренту – мехмату.

.

Н. В. Томский. Памятник  Ломоносову. 1953 г

Говорят, физики, как альпинисты,  иногда поднимаются на вершину памятника Ломоносову,   чтобы выпить пива вместе с Михаилом Васильевичем. Часто они   фотографируют  его увенчанного  звездой, внутри которой находится научная лаборатория, а вокруг множество антенн.   В ответ Михаил Васильевич только улыбается, он же сам  писал когда-то:
«О вы, которых ожидает
Отечество от недр своих
И видеть таковых желает,
Каких зовет от стран чужих,
О, ваши дни благословенны!
Дерзайте ныне ободренны
Раченьем вашим показать,
Что может собственных Платонов
И быстрых разумом Невтонов
Российская земля рождать.
Науки юношей питают,
Отраду старым подают,
В счастливой жизни украшают,
В несчастной случай берегут;
В домашних трудностях утеха
И в дальних странствах не помеха.
Науки пользуют везде,
Среди народов и в пустыне,
В градском шуму и наедине,
В покое сладки и в труде.»

Этими строками  заканчивалась  «Ода на день восшествия на  всероссийский престол ее величества государыни императрицы Елисаветы Петровны 1747 года».

Шувалов

Вторым человеком, стоявшим у истоков Московского Университета,  был  вельможа Иван Иванович  Шувалов. Это был  один из фаворитов императрицы Елизаветы Петровны, занимавший при ней многие руководящие и почетные должности. К этому могущественному фавориту и обратился Ломоносов со своим проектом   общедоступного государственного университета, причем не в Петербурге, а в Москве,

Говорят, что И.И Шувалов представил Елизавете Петровне Указ об Университете именно 25 января 1755 года, чтобы таким образом сделать подарок своей матери,  у которой  25-го был день рождения.   По некоторым данным получить подпись императрицы  Ивану Шувалову  удалось с большим трудом, и за помощью пришлось обращаться  к двоюродному брату  —  всесильному сенатору и канцлеру Петру Ивановичу Шувалову.

Мозаичный портрет П. И. Шувалова. Мастерская М. Ломоносова. 1785. Эрмитаж.

В результате таких интриг 13 января по старому стилю (25 января по новому стилю) в день  святой мученицы  Татианы императрица Елизавета Петровна подписала документ » Об учреждении Московского Университета и двух гимназий. С приложением высочайше утвержденного проекта по сему предмету».

Первая и последняя страница  документа  (источник )

Но,  ни в официальных документах, представленных в Сенат, ни в речах, произнесённых на открытии университета, имя Ломоносова даже не было упомянуто. По мнению историка М.Т. Белявского, «Шувалов не только присвоил себе авторство проекта и славу создателя университета, но и значительно испортил ломоносовский проект, внеся в него ряд положений, против которых с такой страстью боролся Ломоносов и другие передовые русские ученые в Академии наук». Но, как бы там ни было,  вторым человеком после Ломоносова, участвовавшим в создании  МГУ, был Шувалов.  Сейчас бы его назвали «топ-менеджером».

Зураб  Церетели. Памятник Ивану Шувалову. Установлен в честь 250-летия МГУ перед новым зданием Фундаментальной  библиотеки МГУ в 2005 г.

В левой руке И.И. Шувалов  держит  подписанный Елизаветой Указ, развернутый в сторону нового Шуваловского корпуса.

Шуваловским называют   Первый  учебный  корпус  гуманитарных факультетов на новой территории, который стал учебно-научным центром для исторического, философского факультетов, факультетов государственного управления и политологии. Открыт  1 сентября 2007 г .

Отдав дань вежливости гуманитариям и современности, пора вспомнить историю и перенестись в XVIII век.

XVIII век

Самая первая церемония торжественного открытия занятий в Московском  университете состоялась в день празднования годовщины коронации Елизаветы Петровны 26 апреля (7 мая) 1755 года. С тех пор эти дни традиционно отмечаются в университете студенческими празднованиями, к ним приурочены ежегодная научная конференция «Ломоносовские чтения».

В соответствии с планом М.В. Ломоносова в Московском университете в 1755 г были образованы 3 факультета: философский, юридический и медицинский. Все студенты начинали обучение на философском факультете, где получали фундаментальную подготовку по естественным и гуманитарным наукам. Образование можно было продолжить, специализируясь на юридическом, медицинском или на том же философском факультете. В отличие от университетов Европы, в Московском университете не было богословского факультета. Ломоносов использовал  пример западноевропейских университетов, где  образование было доступно   всем сословиям:   «В университете тот студент почтеннее, кто больше научился; а чей он сын, в том нет нужды».  Сначала все студенты учились бесплатно, но потом эта льгота была только для неимущих.  Через год после создания университета первых читателей приняла университетская библиотека. Свыше 100 лет она выполняла функции единственной в Москве общедоступной библиотеки [3].

Сначала университет располагался в здании Главной аптеки (бывший Земский приказ) на месте Государственного исторического музея на Красной площади.

Иверские ворота и Главная Аптека на Красной площади (ок.1700 г.) – первое здание Московского университета. С раскрашенной гравюры конца XVIII в. (источник )

Здание Главной Аптеки. С фотографии XIX в. (источник)

При Екатерине  II университет переехал  в здание, построенное в период между 1782 и 1793 годами по проекту М.Ф.  Казакова, на Моховой улице.

Старое здание Московского университета в 1790-х гг. (акварель неизвестного художника). Сгорело в пожаре 1812 г.  (источник )

Это здание Московского университета было торжественно открыто 26 августа 1793 г. В этом же  году   были соединены стоявшие ране обособленно учебные корпуса.   Здесь создана типография и стала тиражироваться первая русская газета «Ведомости». Во время пожара Москвы 1812 г. здание почти полностью сгорело. Все перекрытия, сделанные  из дерева, были утрачены. Библиотека, включавшая в себя множество эксклюзивных материалов, уничтожена. Коллекция музеев и архивы исчезли. Над восстановлением старого здания активно работал архитектор Доменико Жилярди,  и к 1829 году его восстановил.

Старое здание Московского университета. 1829. Акварель А.Я. Афанасьева, (источник)

В 1833 году для Московского Университета был приобретен Второй Пашков дом.  В 1833-1836 годах архитектор Е. Тюрин перестроил главный корпус Пашковской усадьбы в Аудиторный корпус, который называли еще и «новым», левый флигель был превращен в библиотеку,   а правый «театральный» флигель — в университетскую церковь св. мученицы   Татианы

.

1900 г. Московский университет,  справа   храм cв. мученицы Татианы. ( источник )

Сюда в  середине 1840-х  на  публичные курсы лекций и диспуты главы западников, блестящего ученого-историка Т.Н. Грановского съезжалась вся московская  интеллигенция [3] .

К.Ф. Юон. 1911. Московский университет. Б., акв. 30х45. МИиР г. Москвы.  (источник)

В 1855 году после  празднования столетнего юбилея  МГУ возникла традиция  устраивать ежегодную встречу  выпускников Московского Университета в Татьянин день, как регулярное торжество[3]  .

Но почему  в советское  время  Татьянин день не праздновали ни 12 –го,   ни 25-го  января? Возможно потому,  что в дореволюционной России  этот праздник сопровождался   слишком уж  буйными студенческими кутежами,  во всяком  случае, так описывал свою студенческую жизнь  А.П. Чехов.

В  1923 году Татьянин день  праздновать запретили и заменили на  более сдержанный «День пролетарского студенчества».

К.Ф. Юон. 1929. Вузовцы. Х. на фанере, м. 72х90. ГТГ. (источник)

Традиции бессмертны

Качнулся маятник истории,    церковь св. мученицы Татианы опять превратилась в «Театральный флигель».   С 1958 по 1969 в ней  размещался знаменитый   театр-студия Марка Розовского «Наш Дом».

Затем маятник  качнулся в обратном направлении.

2015 г. Церковь св. мученицы Татианы. Справа виден подъезд,  где в 60-е был вход в «Наш Дом»

. В  1992 году  новый ректор МГУ  В.А.  Садовничий вернул  традицию отмечать 25 января Татьянин день, как день рождения МГУ. В этот день студентам выдавали даже двойную  стипендию, что было очень кстати, т.к. после развала  СССР на стипендию МГУ можно было только  7 раз пообедать в студенческой  столовой. Мечтой студента 90-х было  найти работу ночного  сторожа,  чтобы можно было учиться днем. Это удавалась не многим, а на дневную  работу можно было устроиться только забросив учебу.

Студенчество и бедность

Студенческая жизнь  в лихие  90-е стала напоминать очерк «Студенты» в книге Гиляровского [4]   где были описаны традиции, быт и нравы Москвы  XIX — начала XX столетия.  Вот некоторые отрывки:

«До реакции восьмидесятых  годов Москва жила своею жизнью, а университет — своею.      Студенты  в  основной своей части еще  с шестидесятых годов состояли из провинциальной  бедноты,  из   разночинцев,  не   имевших  ничего  общего  с обывателями,  и ютились  в  «Латинском  квартале», между  двумя  Бронными  и Палашевским  переулком,  где  немощеные  улицы  были  заполнены   деревянной стройкой с мелкими квартирами.

Кроме  того, два больших заброшенных барских дома  дворян  Чебышевых, с флигелями,  на  Козихе  и  на  Большой  Бронной  почти  сплошь  были  заняты студентами.      Первый  дом назывался между своими  людьми  «Чебышевская крепость», или «Чебыши», а второй величали «Адом». Это — наследие нечаевских времен. Здесь в конце шестидесятых годов была  штаб-квартира, где жили студенты-нечаевцы и еще раньше собирались каракозовцы, члены кружка «Ад».     В  каждой комнатушке  студенческих квартир «Латинского  квартала»  жило обыкновенно  четверо. Четыре убогие  кровати, они же стулья, столик да полка книг.      Одевалось студенчество кто во  что,  и нередко на  четырех квартирантов было две пары сапог и  две пары  платья, что  устанавливало очередь: сегодня двое  идут  на лекции,  а  двое  других  дома  сидят;  завтра они  пойдут  в университет.      Обедали  в  столовых  или  питались  всухомятку. Вместо  чая заваривали цикорий, круглая палочка которого,  четверть фунта, стоила три копейки, и ее хватало на четверых дней на десять.

К  началу  учебного года  на воротах каждого  дома  висели  билетики-объявления  о  сдаче  комнат  внаймы.  В   половине  августа   эти  билетики мало-помалу начинали исчезать.

В  семидесятых годах формы  у студентов  еще не было,  но все-таки  они соблюдали  моду, и  студента всегда  можно было узнать и по  манерам,  и  по костюму. Большинство, из самых радикальных, были одеты  по моде шестидесятых годов: обязательно длинные волосы, нахлобученная таинственно на  глаза шляпа с широченными полями  и  иногда—верх щегольства—плед и очки, что придавало юношам  ученый  вид  и  серьезность.  Так одевалось  студенчество до  начала восьмидесятых годов, времени реакции.»

Студенчество и бедность были синонимами.

Ярошенко Николай Александрович. Студент. 1881. Государственная Третьяковская галерея.

«Татянин День» Гиляровского

Мне вспоминается  «Татянин День» Гиляровского » [4] .

«Московский университет. «Татьянин день», 12  января старого  стиля, был студенческий праздник в Московском университете.     Никогда  не были так шумны московские улицы, как ежегодно в  этот день. Толпы  студентов  до  поздней  ночи ходили  по  Москве  с  песнями,  ездили, обнявшись, втроем и  вчетвером на  одном извозчике и  горланили. Недаром  во всех  песенках рифмуется:  «спьяна» и  «Татьяна»!  Это был беззаботно-шумный гулящий день.  И полиция,— такие она имела расчеты и указания свыше,  —  в этот  день  студентов  не  арестовывала.  Шпикам   тоже  было  приказано  не попадаться на глаза студентам.      Тогда любимой песней была «Дубинушка».      12  января  утром  — торжественный  акт в университете  в  присутствии высших властей  столицы.  Три четверти зала наполняет  студенческая беднота, промышляющая уроками:  потертые тужурки, блины-фуражки  с выцветшими добела, когда-то  синими  околышами…   Но  между  ними  сверкают  шитые  воротники роскошных  мундиров дорогого сукна  на белой шелковой подкладке и золочеными рукоятками шпаг по моде причесанные франтики; это дети богачей.

По окончании акта  студенты вываливают  на Большую Никитскую и толпами, распевая «Gaudeamus igitur»,  движутся к Никитским  воротам и  к  Тверскому бульвару,  в  излюбленные   свои  пивные.  Но  идет  исключительно  беднота; белоподкладочники, надев  «николаевские»  шинели  с  бобровыми  воротниками, уехали на рысаках в родительские палаты.      Зарядившись в пивных, студенчество толпами спускается по бульварам вниз на Трубную площадь, с  песнями, но уже «Gaudeamus»* заменен «Дубинушкой».  К ним присоединилось уже несколько белоподкладочников, кто-то не  желая отставать  от товарищей, сбросили  свой щегольской наряд дома  и в стареньких пальтишках вышагивают по бульварам. Перед  «Московскими ведомостями» все останавливаются и орут:

«И вырежем мы в заповедных лесах

На барскую спину дубину…».

И  с  песнями вкатываются  толпы в  роскошный  вестибюль  «Эрмитажа», с зеркалами  и статуями, шлепая сапогами по белокаменной  лестнице, с  которой предупредительно сняты, ради этого дня, обычные мягкие дорогие ковры.

Еще  с  семидесятых  годов хозяин  «Эрмитажа»,  создатель фирменного салата   Оливье,   отдавал студентам на этот день свой ресторан для гулянки.

Традиционно в ночь на 12 января огромный зал  «Эрмитажа»  преображался. Дорогая  шелковая  мебель исчезала, пол  густо  усыпался опилками, вносились простые деревянные столы, табуретки,  венские  стулья …  В буфете  и кухне оставлялись только  холодные  кушанья, водка, пиво и дешевое  вино. Это  был народный праздник в буржуазном дворце обжорства.     В этот день даже во  времена самой злейшей реакции это был единственный зал  в  России, где  легально произносились смелые речи.  «Эрмитаж»  был  во власти  студентов и их  гостей  — любимых  профессоров,  писателей, земцев, адвокатов.

Пели,  говорили,  кричали,  заливали пивом  и  водкой пол—в  зале  дым коромыслом!  Профессоров  поднимали  на столы…»[4]

Наше время

Прошли  годы, Университет растет, за спиной Шувалова высится  здание открытой в 2005 г в честь 250-летия МГУ новой Фундаментальной   библиотеки, ставшей современным Интеллектуальным центром. Здесь проходят  теперь студенческие огоньки и вечера,  гала-концерты и дружеские встречи с профессорами и ректором.

Татьянин день тоже поднимается на  более высокий уровень. К 250-летию МГУ был запущен университетский спутник «Татьяна», благодаря которому были открыты новые физические явления в околоземном космическом пространстве. 17 сентября 2009 года с космодрома Байконур осуществлен запуск экспериментального научно-исследовательского малого космического аппарата (МКА) «Университетский – Татьяна-2».

Интересно,  какой  бы еще проект  осуществили   Ломоносов  и Шувалов  сегодня?

Шувалов,  сидящий рядом с новым учебным корпусом факультета управления и политологии,  поглядывает   на Ломоносова, стоящего между   естественными факультетами  ГЗ МГУ.

А справа родной  физфак, где в разные годы учились и/или работали  семь из восьми физиков  СССР и России  удостоенных  Нобелевских премий.  Это были не иммигранты, а наши ученые, подтвердившие слова Ломоносова:

«Что может собственных Платонов
И быстрых разумом Невтонов
Российская земля рождать»

Почему так произошло?   Любой физик вам ответит,  а еще лучше споет «Дубинушку»,  студенческий гимн  МГУ, который распевали в  Татьянин день и в прошлом,  и в позапрошлом веках, и  который до наших дней сохранили физики,   слегка его   модернизировав.   Споемте, друзья, ведь сегодня Татьянин день!

«Тот кто физиком стал,
Тот грустить перестал.
На физфаке не жизнь, а малина.
Только физика — соль,
Остальное все — ноль,
А филолог и химик — дубина.

Припев:
Эй, дубинушка, ухнем!
Может, физика сама пойдет!
Подучим, подучим да скинем…

На физфаке живем,
Интегралы берем.
И квантуем моменты и спины,
А как станет невмочь,
Все учебники прочь,
И затянем родную Дубину.
Припев.

Котелок не варит, А студент все не спит.
Над конспектами гнет свою спину.
Сто экзаменов сдал,
Реферат написал,
А остался дубина дубиной.
Припев.
Деканат весь кипит,
Сам декан говорит:
«Неприглядна ученья картина».
Мы на это плюем,
Мы уверены в том,
Что и сам он — большая дубина!»

Этот гимн на физфаке поют стоя, а декан громче всех.

———————————————————————————————

[1] А. С. Пушкин. «Евгений Онегин»

[2] https://youtu.be/ZL8sMA2Jmn8

[3] История Московского университета http://www.msu.ru/info/history.

[4] В. А. . Гиляровский   «Москва и москвичи»,

25 января 2016 г.

НА ФИЗФАКЕ ЖИВЕМ…

За окном 2012 г. Включен ноут, к нему подключены флешка, харддиск и еще что-то. Сколько фото во всех этих папках…. Сколько лет прошло… А на столе под стеклом, как и раньше, старые черно-белые фотографии. Дети маленькие… потом большие…, потом собака, которой уже нет… А в центре снимок ГЗ МГУ, где чернильной точкой отмечено наше окно: зона Б, 1137 л. А если отодвинуть стоящий на столе принтер, то в углу под стеклом моя самая первая студенческая фотография 1966 г. Автор ее так и остался неизвестным. В эпоху пленочных фото-аппаратов снимков было мало, да и фотошопа тогда не было. Много чего не было. Но мы были молоды.

Вечер 1966

Вечер 1966 г. Все еще впереди…

На этой фотографии я стою вечером в очереди перед буфетом на 2-ом этаже физфака. Кто–то пробегает мимо, вспыхивает вспышка, щелкает затвор. Через несколько дней я опять стою в очереди, кто-то пробегает мимо, в руках у меня остается эта фотография. Символическая. На ней стрелка, указывающая путь к ЦФА, направлена мне в затылок, как дуло автомата, впереди темно. Так и прошла моя жизнь, все время что-то куда-то меня гнало: то в Африку, то в Азию, но хуже всего, что в Молдавию. Но это было потом.

А вечером 1966 г. я надеюсь съесть запретный плод — сосиску с капустой. Художественная гимнастика, диета, да и нарушать ее некогда. В обед перед тренировкой есть нельзя, после тренировки 2 часа тоже есть нельзя. И вместо еды, я бреду в читалку, занимаю место, раскрывая на столе Фихтенгольца и еще пару книг для устрашения.

Дождавшись 19 часов, иду в буфет за сосиской. Там уже стоит в очереди А.Н. Тихонов, он еще не декан ВМК. Факультет вычислительной математики и кибернетики будет создан А.Н. Тихоновым только через 4 года. Кибернетика, как и до недавнего времени генетика, все еще «продажная девка капитализма». Но генетика уже 3 года как выпущена на свободу, а кибернетика существует на физфаке под видом кафедры «физика для мех-мата». На мех-мате ей вторит кафедра «математика для физфака». А на самом физфаке все изучают бессмертный и толстый том «Уравнения математической физики» Тихонова и Самарского. Вскоре курс ММФ («Методы Математической Физики» = «Могила Молодого Физика») обрушится на наши головы устами молодого Костомарова. Но я ему еще устную математику на вступительных сдавала, может, поэтому ММФ был не так страшен.

Пройдет двадцать пять лет, и моя дочь-студентка привезет домой новую зеленую валюту «костамарка», придуманную студентами ВМК, деканом которого в то время будет наш бывший лектор и злющий «семинарист» Д.П. Костомаров. Но через 25 лет студенты уже не будут стоять в очереди в буфет, их стипендии будет хватать на 3 обеда в месяц. А вместо ужина они будут работать, но не в читалке, а на стройках нового капитализма. Но в 1966 Перестройка не снилась даже в страшном сне. И я возвращаюсь мысленно в буфет моей молодости.

Рядом с высоким Тихоновым появляется коренастый Д.Д. Иваненко, который заказывает буфетчице не только 2 сосиски, но еще и хлеб с горбушкой. Я завидую, т.к. мне вообще хлеб есть нельзя, особенно белый. Вспоминаю школьный учебник физики: Д.Д. Иваненко был первым, кто предложил протон-нейтронную модель ядра. Но приземистый Д.Д. выглядит настолько по-украински, что ореола величия не заметно. Через три года я столкнусь с обобщенной теорией гравитации Д.Д. Иваненко, следующей за ОТО Эйнштейна. Но вечером 1966 гравитационные волны еще не проносились над моей головой. А в это время в буфете появляется молодой красивый Н.Г. Басов, Нобелевская премия 1964 г. и рост позволяют ему улыбаться свысока, но без очереди он не проходит. А слова «лазер» и «мазер» еще пока не известны широкой публике. Как это было давно!

Вечер 1992

Маятник воспоминаний с большой амплитудой качнулся в 90-е годы. Перестройка. Мрак. Я с большим трудом вырываюсь в Москву. По старой дружбе мне хочется снять спектры катодолюминесценции на кафедре электроники, но, главное, привезти коробку домашней еды детям. Они уже студенты физфака. Их фигуры не нуждаются не в диете, скорее наоборот. На физфаке теперь все худые и бледные.

Я иду по знакомым коридорам. Как стало темно! Вот место, где была сделана та первая фотография. Очереди нет, теперь буфет уже многим не по карману.

Захожу в отдел аспирантуры, там сидит Леша Панов. Он не изменился с первого курса, когда мы жили в общежитии на Мичуринском. Девочки занимали только половину пятого этажа, физфак –мужской факультет.

«Дева–физик, что за диво,

Надивиться не могу!

Ты красива, говорлива,

Так зачем же в МГУ?

И насупившись сварливо,

Отвечает дева-диво:

Девы всякие нужны,

Девы всякие важны.»

(Стихи неизвестного автора из газеты «Советский физик» )

И таких красивых дев на физфаке было 25% , примерно, 100 на каждом курсе . Почти все девушки и юноши нашего выпуска были украшены медалями, в крайнем случае, Серебряными.

Наше поступление в 1966 совпало с двойным выпуском, т.е. с двойным по величине конкурсом. Из-за бесконечных реформ Хрущева школьное образование менялось от 10-летнего к 11-летнему и наоборот. Поэтому в 1966 школу заканчивали одновременно 10-е и 11-е классы. На выпускном вечере нам давали напутствие, что при таких конкурсах мы все равно никуда не поступим, и лучше сразу пойти на завод поработать годик-другой, а потом уж учиться дальше. В СССР рабочие и крестьяне были в большем почете, чем интеллигенция и дети служащих, включая военнослужащих. . Так что на физ-фак и физтех шли самые смелые. Конкурс у нас был 16 человек на место. «Ботаников» среди поступивших оказалось мало, почти у всех было то, что французы называют одним словом courage – кураж.. А у девушек был шарм.

«Хорошо всего хотеть,
Брать своё, да не украдкой.
Гордой гривой шелестеть,
Гордой славиться повадкой.
То и это начинать,
Порывая с тем и с этим.
Вечно повод подавать
Раздувалам жарких сплетен.»

(«Когда мы были молодые», слова Юнны Мориц, музыка Сергея Никитина)

На первом курсе мы с девочками жили в 517 комнате. Это как раз напротив холла с телефоном, который звонил днем, когда к нему был приставлен дежурный, и ночью, когда мы вынуждены были просыпаться и брать трубку вместо дежурного. Ночные звонки самые страшные, мы боялись услышать сообщение о смерти родителей. Телеграммы приходили с 2-х дневным опозданием. А мобильников еще и в помине не было. При такой жизни мы знали друг друга в лицо. А лица были хорошие, неизбалованные, без косметики, которой тоже тогда не было. Помню, уже на третьем курсе, на семинаре по истории «семинаристке» что-то попало в глаз, и она попросила зеркало. Ни у кого в группе его не оказалось. Мы не любовались собой, предоставляя это скучное занятие гуманитариям.

Надо сказать, что у меня всегда был плохой характер, украинский акцент и длинный язык. Леша вспоминает, что меня называли «буржуазная дочка». Наверное, потому, что мама пошила мне куртку из материала предназначенного для папиного кителя с белым меховым воротничком из бабушкиного сундука. В ней я ходила с первого курса до последнего, и далее везде. Из-за балета и художественной гимнастики походка моя тоже не внушала доверия: пятая позиция ног и прямая спина в сочетании с курносым носом придавали мне заносчивый вид. А то, что я днем и вечером тренировалась, а ночью сидела в читалке, бросало на меня тень ботанизма.

Больше всего угнетала невозможность побыть одной. Москвичам, продолжавшим жить с родителями, трудно было это понять. Но, как хорошо было возвращаться с физфака одной, мимо ботанического сада, поздним осенним вечером.

«А листья ластятся к стволам,
А тротуары словно зеркало,
И я плыву по зеркалам,
В которых отражаться некому»

(Вадим Егоров, «Я вас люблю, мои дожди»)

В один из таких вечеров я шла после тренировки, любуясь бледно-желтыми листьями на черном асфальте , наслаждаясь свежим воздухом и одиночеством. Из последних сил я поднялась по холодной лестнице нашего корпуса. Но, открыв комнату, я обнаружила в ней трех мальчиков. Перед ними стояла пустая сковордка. «О, только вас здесь не хватало. Уходите!» Мальчики молча встали и вышли. Оглянувшись, я не увидела знакомых вещей и поняла, что перепутала этажи и выгнала ребят не из нашей 522, а из их законной 422. Это были Леша, Саша и Витя, неразлучные Атос, Портос и Арамис. Почти все мы были воспитаны на романах А. Дюма, самым любимым был «Три мушкетера» с его идеалами верности и крепкой дружбы.

И вот теперь мы с Лешей вспоминаем прошлое. Намечается 25-летие нашего выпуска. Леша обещает прислать фото по обычной почте. E-mail только начинает появляться. У меня в институте новые молдавские службы уже перевели с английского на румынский мою деловую переписку по e-mail с оргкомитетом конференции в США, короче, завели на меня политическое дело. Теперь я безработная.

— Кстати, Леша, что это за доллары? – я вспоминаю еще одну цель своего визита. – И не смотри на меня невинными голубыми глазами.

Месяц назад дочка-первокурсница написала, что ее вызвали в отдел аспирантуры, где передали конверт с деньгами, составляющими по тем временам целое состояние для студента. Ей объяснили, что Александр Майко решил возвратить старый долг ее родителям.

— Слушай, Леша, в начале 80-х мы пересеклись с Сашей Майко в Алжире. Там он с моим мужем на кабана ходил. Но ни о каких деньгах и речи не было.

— Видишь ли, Саша занялся каким-то бизнесом. А его младший сын решил поступать на физ-фак. Вот Саша и пришел узнать, что тут сейчас происходит. А я показал ему список детей наших однокурсников, которые уже учатся на физ-факе. И сказал, какую стипендию они теперь получают. Короче, Саша, решил оказать материальную помощь, но, чтобы не обидеть, мы для каждого придумали легенду….

Из нашей компании, жившей на Мичуринском, Леша умер первым. Саша вторым, Последним ушел Витя. У всех не выдержало сердце.

Но я опять возвращаюсь в 1992 г. Иду по знакомым коридорам. Как стало темно! Прохожу мимо кафедры электроники, здесь когда-то сидел за своим электронным микроскопом мой нынешний муж. Сворачиваю в знакомый «сапог». Слева дверь в кабинет Владимира Борисовича Брагинского, моего макрошефа

В ПОИСКАХ ГРАВИТАЦИОННЫХ ВОЛН

Брагинский

Когда мы были молодыми, Брагинский был самой яркой звездой на кафедре физики Колебаний, можно сказать, Сверхновой. После диплома молодого и талантливого выпускника Брагинского оставили на кафедре в должности старшего лаборанта, работая он написал такую кандидатскую диссертацию, что ученый совет оценил ее как докторскую. А это немало! Брагинский впервые измерил длину с точностью до 10^-8 м. Затем им были созданы и другие уникальные установки для измерения сверхмалых величин. Вскоре Брагинский написал и защитил докторскую и стал самым молодым и красивым профессором кафедры Физики Колебаний. Его работы были за гранью фантастики. Помню, в 1969 на физфак приезжал Станисла Лем, (знаменитый польский писатель-фантаст, футуролог, философ, сатирик) Брагинский, как переводчик, проводил встречу Лема со студентами в ЦФА. Но при обсуждении комментарии Брагинского были настолько интересны, что вскоре посыпались записки от младшекурсников: «Скажите пожалуйста, а кто Вы? Вы писатель?» «Моя фамилия Брагинский» — этим было все сказано

А какие эксперименты мы тогда проводили! Какие теории мы опровергали/подтверждали. Какие сигналы из шумов выделяли! Космология переживала тогда период бурной молодости. Черные дыры, Сверхновые и Двойные звезды рождались и умирали в работах тогда еще молодых Стивена Хокинга   и Кипа Торна, как цветы на весенней лужайке. Правда, если Вселенную можно представить лужайкой.

Согласно закону Хелдейна, входящего в законы известного Мэрфи «Вселенная не только необычнее, чем мы воображаем, она необычнее, чем мы можем вообразить.» При этом рождающиеся и умирающие звезды возмущали не только наши молодые умы, но и гравитационное поле, выделяя энергию порядка 10⁵⁶ эргов, т.е. величину с 56 нулями. Этот всплеск теоретически мог быть зарегистрирован на Земле или в космосе в виде слабых и кратковременных квадрупольных колебаний.

Но везде, как известно, много шума, и как правило, из ничего. Мне, например, досталась одна из задач выделения сигнала из шумов, которые вызывают тепловые колебания пьезокристалла, наклеенного на алюминиевый цилиндр массой 5 тонн при гелиевых температурах. Эти алюминиевые цилиндры стоили тогда, как новые Жигули, назывались они масс-детекторами, а в лаборатории «болванками».

У Брагинского было две болванки и две дипломницы. Не буду уточнять, как их называли в народе, но одной из них была я, а второй Наташа Лоза. Остальные не выдержали конкурса. Помню, что для того, чтобы попасть в группу Брагинского, мне надо было сделать доклад по ОТО (Общей Теории Относительности Эйнштейна), и что метрику Шварцшильда я грызла дома во время майских праздников. С той поры она ассоциируется у меня с цветущими вишнями. Не помню, какой доклад сделала Наташа Лоза, но потом по средам мы рыдали вдвоем.

Семинар по средам

Каждую среду в 17-00 мы приходили в кабинет Брагинского на семинар, где у черной доски все допущенные в его группу студенты, аспиранты и доценты отчитывались о результатах полученных за неделю, получали втык и новое задание. Брагинский с самого начала предупреждал, что возиться с нами не будет, а бросит как слепых щенят в ведро с ледяной водой. Выплывем — хорошо, пойдем ко дну — перейдем к другому научному руководителю. Владимир Борисович, я до сих благодарна Вам за школу жизни!

А что касается наших слез, то у Наташи в одну из сред пропал билет в Большой театр на балет Спартак. А эта роскошь была не для простой смертной. В другую среду вечером мы решили вообще бросить физфак, но красиво. Мы отправились в универмаг Москва, где в отделе Меха перемеряли все французские шубы (по цене болванок). Продавщицы не возражали, сказав, что на нас они смотрятся лучше, чем на тех, кто их покупает. В ответ мы примерили все шляпы и решили, что жизнь прекрасна.

А в это время на другом полушарии Вебер не уставал сообщать, что зарегистрировал гравитационные волны, и называл «не джентльменами» всех, кто сомневался в точности его измерений. В 60-е годы эксперименты по экспериментальной проверке ОТО могли позволить себе всего лишь две группы в мире: Вебера в США и Брагинского в СССР. Для остальных стран это было слишком сложно и дорого. Спустя тридцать лет, я прочла в журнале Physics, что страны ЕС решили объединить усилия и финансировать «новый» эксперимент по обнаружению излучения от Сверхновой. Детектором должен был служить космический гироскоп, ось которого должна быть направлена в область Сверхновой. А сам гироскоп должен быть образован двумя искусственными спутниками земли, соединенными тросом. Но ведь проблема тепловых шумов, заглушающих сигнал от этого троса, была только частью моей дипломной работы, защищенной в 1972 г.

А в наши студенческие годы мы искали ошибки в экспериментах американцев. Каждую среду в 17 -00 в кабинете Брагинского мы с ужасом занимали места на черном кожаном диване перед еще более черной доской. Начиналось избиение младенцев. Правда, В.Б. Брагинский приглашал нас как в опере «Пиковая Дама». «Не пугайтесь, ради бога, не пугайтесь» — так пел Герман направив на графиню револьвер.

Каждую неделю новое задание с отчетом о предыдущем. Спустя 40 лет я столкнулась с такой интенсивностью исследований в процветающей Южной Корее в мозговом центре Samsung. Но это было потом . А в 1969 , например, когда в Корее кроме голода и коррупции ничего не было, в Москве была такая роскошь, как библиотека им. Ленина с богатейшими залами научной литературы, куда пускали правда только аспирантов, кандидатов и выше.

В одну из сред В.Б. дал мне задание прочитать за неделю последние работы Торна и Хокинга и найти в них ошибки, добавив, что для этого он достанет мне пропуск в научный зал Ленинки. С энтузиазмом студентки, спортсменки и комсомолки я ринулась на поиски противоречий и даже нашла какие-то неточности в статьях, которые потом я лихо критиковала в своем дипломе. А статьи Кип Торна и Стивена Хокинга вошли в обзор литературы.

Кип Торн

Кип Торн приезжал 1969 на физфак и произвел впечатление не лекциями, а худобой, бородой, длинными волосами такими же рыжими как и его пиджак. По тем временам это выглядело как взрыв Сверхновой. Для нас советских студентов в те далекие времена джины были запретным плодом западной культуры.

Забегая вперед, скажу что через 50 лет (ужас, это же полвека) Кип Торн уже без волос и в белом пиджаке цвета его бороды снова читал пред новым физфак-поколением лекцию в ЦФА. Как сообщалось «16:00 18 ноября 2016 г в центральной физической аудитории (корпус физического факультета) состоится лекция физика Кипа Торна «Гравитационные волны и познание Вселенной: LIGO, Большой взрыв и черные дыры». . Вход свободный» .

Для новых-желторотых было дано пояснение: Кип Торн — один из основателей коллаборации LIGO и автор идеи фильма «Интерстеллар», который посмотрели более 100 миллионов зрителей по всему миру. Коллаборации LIGO, в которую входят более 1000 человек (в том числе, группа ученых физического факультета МГУ), принадлежит открытие гравитационных волн.

Ноябрь 2016

Лекция Торна 2 ноября 2016 года была посвящена эпохальному событию мирового значения — первой регистрации гравитационных волн.

Как указывалось, в этих экспериментах Россия была представлена двумя научными коллективами: группой физического факультета Московского государственного университета имени М.В.Ломоносова и группой Института Прикладной физики РАН (Нижний Новгород).

Московскую группу создал и вплоть до последнего времени возглавлял член-корреспондент РАН Владимир Борисович Брагинский— всемирно известный ученый, один из пионеров гравитационно-волновых исследований в мире. В состав научной группы, включенной в число соавторов научного открытия, также входят профессора кафедры физики колебаний: Валерий Митрофанов (нынешний руководитель коллектива), Игорь Биленко, Сергей Вятчанин, Михаил Городецкий, Фарид Халили, доцент Сергей Стрыгин и ассистент Леонид Прохоров. Неоценимый вклад в исследования внесли студенты, аспиранты и технический персонал кафедры. Валера Митрофанов был студентом группы Брагинского, но курс старше.

Напомню, 14 сентября 2015 года  наконец-то произошла долгожданная регистрация гравитационных волн. Открытие гравитационных волн было выполнено путем их прямого детектирования коллаборациями LIGO и VIRGO; об открытии было объявлено 11 февраля 2016 года. Результаты опубликованы в журнале Physical Review Letters и ряде последующих статей. Событие получило обозначение GW150914.

За экспериментальную регистрацию  гравитационных волн в 2017 году была присуждена Нобелевская премия по физике «За решающий вклад в детектор LIGO и наблюдение гравитационных волн». При этом 1⁄4 премии получил Кип Стивен Торн, который к этому времени считался уже одним из главных мировых экспертов по ОТО .

Визуализация моделирования сливающихся чёрных дыр, излучающих гравитационные волны

При этом общепризнано, что участие В. Б. Брагинского в экспериментальных гравитационно-волновых исследованиях началось в 60-е годы с проверки результатов опытов Джозефа Вебера, который заявил об успешном детектировании гравитационных волн с помощью алюминиевых антенн. Тщательные измерения на аналогичных, созданных в МГУ антеннах, при более высоком уровне чувствительности опровергли выводы Вебера (как впоследствии и другие проверки в разных лабораториях). Брагинский также теоретически предсказал, что в любых прецизионных измерениях на определённом уровне чувствительности начинают проявляться квантовые ограничения (стандартный квантовый предел) и предложил способы обхода этой проблемы (Квантово-невозмущающие измерения). Квантовые ограничения играют существенную роль в современных интерферометрических детекторах. Брагинский принимал участие в разработке деталей проекта LIGO ещё на этапах планирования и ему даже предлагалось возглавить проект.

Владимира Борисовича Брагинского не стало 26 марта 2016 года. Но он был и остается нашим Учителем.

1970 г.

Вспоминаю, как в студенческие годы мы искали ошибки в экспериментах американцев. Железный занавес тогда еще не был поднят, но американцы приезжали к нам, а В.Б. Брагинский ездил читать лекции к ним в Калтех, Массачусетский, Стендфорд и Гарвард   А «дома» т.е. на физ-факе, Брагинский не давал спуску нам. И все мы: дипломники, аспиранты и сотрудники каждую среду дрожали на семинаре в его кабинете. Из нашей группы дипломников было трое: Наташа Лоза, Андрюша Гусев и я. А няньчился снами микрошеф — Валентин Николаевич Руденко

Слева направо: доцент В. Н. Руденко и дипломники Наташа Лоза, Андрей Гусьев и Таня Бойко перед семинаром Брагинского. 1971 г.

Как и на корабле, женщина рядом с установкой — это к несчастью. Поэтому нам с Наташей разрешали только приближаться к дорогим болванкам. Однажды Валера Митрофанов, как старшекурсник, наглядно продемонстрировал нам их высокую добротность порядка 10^9. Когда никто не видел, он слегка ударил гвоздиком эту однородную 5-тонную махину, раздался нежный мелодичный звон, который длился больше минуты.

Но я была прикладным теоретиком, искала ошибки в экспериментах. А эксперименты были великими, хоть измеряли мы бесконечно малые величины. Тогда, пытаясь завязать знакомство, мне говорили:

-Я слыхал, ты участвуешь в экспериментах Брагинского по измерению бесконечно малых. Это правда?

— Нет, я только измеряю бесконечно мало.

Каждую неделю все мы, включая старших студентов, аспирантов и В.Н. Руденко, получали новое задание, и была надежда реабилитироваться у большой черной доски в следующую среду. Брагинский научил нас работать быстро и самостоятельно. Благодаря этому я полюбила даже ММФ и статистическую радиофизику, т.к. пришлось освоить их до того, как их начали нам читать. Брагинский прививал нам самостоятельность и независимость мышления. Аналитическое мышление не улучшило мой характер, до сих пор чужие ошибки я вижу намного лучше, чем свои.

Брагинский читал нам спецкурс, один из самых сложных на кафедре. И никому не давал спуску. Помню, на экзамене, гуляя между рядами, он взглянул на мои исписанные дрожащей рукой листы и с высоты своего роста изрек: «Решение правильное. Но не для моей дипломницы, вы должные решать красивее!» Пришлось решать заново.

Кстати, на нашей кафедре был прекрасный закон: на экзаменах и зачетах можно было пользоваться всем, чему годно, и конспектами, и учебниками, и своими и чужими. Главное, решить свою задачу. . Как говорил Мефистофель: «Мертва теория, мой друг, а древо жизни пышно зеленеет». От нас требовали не заучивания формул и законов, а неординарного мышления.

Когда своего конспекта не хватает, не оскудеет рука дающего.

Что касается экспериментов, то надо было разрабатывать оптимальную стратегию с учетом ошибки метода и прибора . И всегда учитывать обратное влияние прибора на исследуемый объект. Неразрушающих методов контроля не бывает, ни в физике, ни в жизни. А об открытии какой-то закономерности, можно было говорить лишь в том случае, когда данные эксперимента подтверждались на 95% , т.е. надо было сделать, как минимум, 100 измерений при одних и тех же условиях.

А в это время в союзных республиках росло число академиков, сделавших открытия по одному измерению, да и то сделанному аспирантом. Причем, больше всего академиков и докторов в наук было не РФ, а в республиках Средней Азии и на Кавказе. Помню, как после присуждения Госпремии Армянской ССР за открытие, выявилось, что это была очередная халтура, и новоиспеченный лауреат пытался застрелиться. Это нам рассказал как-то после семинара Брагинский, чтобы мы не халтурили сейчас и не стрелялись в будущем. А в последние годы Брагинский возглавлял комиссию по борьбе с лженаукой в АН России. Но в 90-е кабинет Брагинского с устрашающей черной доской часто бывал закрыт.

НАШИ ИМЕНА

— Таню-ю-ша! — раздавался знакомый баритон, и поднималась высокая фигура Ржевкина .

— Кирилл Сергеевич!

— Ну, садись. Чем же мне тебя угостить? А, придумал! Смотри, вот, что я сохранил.

Кирилл Сергеевич отодвигает стул, выдвигает ящик старого письменного стола и достает пожелтевший от времени журнал с оценками за радио- практикум нашей 514 группы.

Я смотрю фамилии, красиво написанные перьевой авторучкой. Фиолетовые чернила выцвели, но сквозь них ярко проступают лица. Наша группа. Я смотрю на оценки и вижу заполненную аудиторию. На первой парте Лида Якобсон, она отличница, но при этом сохраняет румянец и модно одета. На следующей парте Леночка Курганова, русская красавица с длинной косой. Тоже отличница. Впрочем, конкурс на кафедру колебаний в 1968 был большой, и Кирилл Сергеевич наш будущий куратор, отбирал претендентов по оценкам. Злые языки говорили, что по фотографиям. Как бы то ни было, в нашей группе оказалось 13 девушек, каждая из которых была отличницей и яркой личностью. Кирилл Сергеевич говорит, что такого красивого набора не было на «мужской» кафедре колебаний ни до, ни после нас.

Нас сдружило не только общежитие сначала на Мичуринском, а потом в ГЗ зона Б, но и Целина. О ней уже почти готов отдельный том воспоминаний.

А я продолжаю читать журнал тех лет и вижу в среднем ряду приветливую и аккуратную Беллу Ставицкую. Она даже на экзамен по квантам приходила с улыбкой, красивой прической и в отглаженном костюмчике.

Москвичек в нашей группе было немного. Большинство жили в общежитии ГЗ, зона Б и были соседками. В блоке рядом с нами в комнате 1137п жили Света Дубровская, Света Воронова и Ира Дроздовская. Они и на семинарах сидели вместе. А в нашей 1137л жили три Тани, кроме меня еще Таня Зверева с кафедры физики для мехмата и Таня Екимова с магнетизма. Но все мы: Тани и Светы жили, как одна семья, точнее наши утюги, чаи и приключения были общими. В наше время Тань было слишком много, поэтому мы называли друг друга по фамилиям или прозвищам : Звер, Тивек, и я Боя .

Сохранились картинки, которые мы вставили в дверь вместо стекол, которые вылетели из-за сквозняка. Но дверь и ее ручка достойны отдельного рассказа.

Тивек (от. Татьяна Ивановна Екимова) была с кафедры магнетизма.

Магнит и магия однокоренные слова, может поэтому Тивек в свободное от учебы время занималась в лаб. Райкова телекинезом и другими таинствами. Кроме этого у нее было колоратурное сопрано и она пела в Академическом хоре МГУ и в физфаковской опере и еще занималась фехтованием. Она обладала настолько редкой красотой и фигурой, что её часто отлавливали голодающие сотрудники соседнего Мосфильма и приглашали на съемки, т.к. она была похожа на знаменитую звезду 60-х Татьяна Доронину. Тивек со смехом отвергала эти предложения.

Я была с кафедры физики Колебаний, которая в свою очередь принадлежала отделению радиофизики.

Хотя, что-такое электронная лампа, теперь мало кто знает. Но никакой современный плеер неспособен даже приблизится к мягкому, глубокому, богатому по тональности и диапазону звучанию ламповых приемников и телевизоров. Но об этом знают только специалисты, а массы оглушаются и отупляются визгливым скрипом смартфонов, у которых акустические системы на  порядок дешевле ламповых устройств. Короче, на рисунке эта лампа освещает мой путь по оси времени. Кроме этого, я занималась художественной гимнастикой и в программе тогда было упражнение с лентой.

Самой роскошной, настоящей Брижит Бардо физфака, была Звер, Таня Зверева. Натуральная блондинка с великолепной косой до пояса. Трудно сказать, чего не умела Звер, она шила, пела, танцевала, был круглая отличница, за плечами кроме Золотой Медали была музыкальная школа и фигурное катание. Звер была большая умница и попала на уникальную кафедру физики для мехмата. Но т.к. она в переездах и ремонтах потеряла свою картинку, то пусть она сама о себе потом расскажет.

В нашей компании была еще Таня Шестакова, выйдя замуж она стала Кошелец и жила на другом этаже, но мы с первого курса звали ее Гаврош. Она была худенькая изящная, элегантная, как парижанка. Таня сама шила себя платья костюмы и даже пальто. Тогда многие из нас шили и почти все вязали. Кстати, под механическое нанизывание петель на спицы очень хорошо думается. .

«И в невежестве своём
Молодые человеки
Ни бум-бум о небесах,
О серебряных лесах,
Где седые человеки
Спать обнимутся вдвоём,
А один — уснёт навеки…»

(«Когда мы были молодые», слова Юнны Мориц, музыка нашего физ-факовца Сергея Никитина)

Сколько талантов было на физфаке!

-Теперь уже все не то – говорит Кирилл Сергеевич, кутаясь в пальто.

Он убирает старый журнал. И сверкнув улыбкой , как прежде, достает из ящика тяжелый и знаменитый кафедральный альбом. Переворачивает картонную страницу…И тут вспоминается такое, что будет описано в следующем томе воспоминаний.

Автор Татьяна  Бойко-Назарова

♦  Рубрика: МГУ им. Ломоносова, Россия.
♥  Метки: ГЗ МГУ > Московский государственный университет им. Ломоносова. История